Они среди нас. Они и есть - мы сами. Кто-то прячет в себе чудовище из мрака. Кто-то прячется сам за бездушной маской. И каждый - сам себе самый страшный враг. С кем бы мы ни боролись всю жизнь, в конечном итоге - боремся с собой. И не всегда выигрываем... Но ничто не кончено для того, кто способен почувствовать взгляд матери, обращенный ему в душу.
Дэви
ДЕТИ НАДЕЖДЫ
Ориджинал; рейтинг: NC-17; предупреждения: ненормативная лексика, однополый секс, насилие (в том числе сексуальное) и жестокость, смерть персонажей.
Комментарий автора: не такое уж далекое будущее, потомки землян освоили множество планет, построив на них общества разной степени благополучия... Общество Терры-16 благополучным не назовешь, но тамошние жители когда-то очень давно уверовали, что у них "свой особый путь", и продолжают идти этим весьма тернистым путем.
Примечание автора: мир создан мной, герои принадлежат мне, всё моё, я - очень жадный автор.
Благодарность автора: Элли, за нелегкий труд беты. И за многое другое.
* * *
На Ильме занималось утро
Он приподнялся на локте. Осторожно, чтобы не потревожить спящего рядом… Огромное – во всю стену - окно смотрело в сторону рассвета. Туда, где вставало над морем солнце – словно выныривало из глубины, рассыпая золотые и бирюзовые брызги по водной глади.
Пошел дождь. Нет, дождик – легкий, теплый. Капли воды, попадая на совершенно прозрачное оконное стекло, казалось, повисали в воздухе сияющей бриллиантовой крошкой.
С высокого холма, на котором стоял дом, был виден берег, где местные рыбаки неспешно снаряжали свои суда для очередного выхода в море. Рядом крутились неугомонными стайками их дети, чинно прохаживались огромные лохматые собаки. И детвора, и животные постоянно попадали под ноги рыбакам, должно быть, изрядно отвлекая их. Но труженики моря и не думали сердиться, занимаясь своим делом неторопливо и без лишней суеты. Как и все в этом тихом и неспешном мире.
Утро Ильма. Золото и бирюза. Запах моря, дождя и мокрой травы, покрывающей холмы. Чувство тепла и уюта. И спокойное дыхание рядом…
Как будто и не было никогда в его жизни другого утра, другого дождя… В другом мире.
1. Волчонок.
«Лопоухий щенок любит вкус молока,
А не крови, бегущей из порванных жил.
Если вздыблена шерсть, если страшен оскал,
Расспроси-ка сначала меня, как я жил».
М.Семёнова
Серое дождливое утро, холодное и промозглое. Таким же будет день. И вечер, и ночь. На Элпис время суток – вещь условная, как, впрочем, и время года. Сейчас вот условное утро условной весны. Хотя, с таким же успехом, это мог быть вечер осени или день зимы. А условное солнце Элпис вполне могло бы именоваться как-нибудь… по-другому. Но первые поселенцы почему-то решили назвать бледное, грязно-серое светило, кое-как обогревавшее их новый дом, именно Солнцем. Впрочем, так поступали в большинстве колоний – сказывалась тоска по Изначальной и желание сделать свой мир хоть отчасти похожим на тот, навсегда утраченный…
… Все личные вещи, которые им разрешили забрать, уместились в четыре коробки. Остальное – то, что можно было быстро продать – конфисковали за долги. Мать Яромира спокойно смотрела, как судебные исполнители упаковывали в казенные пакеты её красивые платья («Всё равно, я их почти не носила»), как погрузчик подцепил их скромное средство передвижения – маленький серебристый электрокар («Всё равно, мы в ближайшее время не смогли бы его содержать»). Когда в пакет с печатью отправилась любимая игрушка Яромира – боевой робот-трансформер, мать прижала мальчика к себе, зашептала, торопливо успокаивая:
- Ничего, ничего… Мы скоро вернемся сюда… Купим тебе нового, ещё лучше.
И Яромир был спокоен, потому что верил – да, так и будет, они обязательно вернутся, и ему купят новые игрушки. Родители никогда не обманывали его…
Только один раз за то утро мать потеряла самообладание. Когда приставы подошли к отцу и потребовали освободить инвалидную коляску. Мать тут же оказалась рядом, разведя руки, заслонила сидящего в коляске отца. Её красивые каштановые брови сошлись на переносице, глаза гневно сверкали – Яромир никогда ещё не видел маму такой.
- Вы не имеете права! – звенел её голос. – За коляску плачено наличными…
- Это не имеет значения, шаида Шоно, - холодно оборвал её старший пристав. – У нас приказ: изымать всё, что представляет рыночную ценность.
- Но… как же… Как же ему теперь передвигаться? – мать притихла, было похоже, что спокойный и бесстрастный тон чиновника каким-то образом лишил её воли к сопротивлению.
- У нас приказ, - повторил пристав, не глядя не неё. – Ничем не можем вам помочь. Лучше отойдите, шаида, иначе нам придется применить силу.
И мать отошла. Она снова прижала к себе Яромира, только теперь молча. И руки у неё дрожали.
Потом отцу сунули на подпись какие-то бумаги, а после им приказали вместе с вещами сесть в полицейский кар. Соседи, спешившие по своим делам, старательно отводили глаза и держались подальше. Будто несчастье может быть заразным…
* * *
… Район шестой категории. Ещё не самое дно, но очень близко к нему. Последняя категория – последняя граница между жизнью и существованием, последний шаг к краю, за которым уже не будет никакой надежды. Единственная оставшаяся возможность…
Но всего этого маленький Яромир ещё не понимал. Новое место жительства ему не понравилось: безликий обшарпанный дом на узкой грязной улочке. В их комнате тоже было грязно и тесно, облупившиеся стены, пол с выбоинами, трещины на давно не мытых стеклах заделаны клеенкой. Из мебели – старенький диван, железная кровать, стол и два стула из пластика. Кухня, душевая и туалет были общими на пять квартир.
- Ничего, - мама ласково потрепала по волосам пришедшего в уныние Яромира. – Это же ненадолго. Мы скоро вернемся обратно, домой. Нужно только потерпеть немного.
Это было вовсе не трудно – потерпеть, Яромиру приходилось терпеть и раньше, как и родителям, как и всем, кого он знал. Они и раньше не жили в роскоши, и во многом себе отказывали, потребности всегда соотносили с возможностями, а капризное «Я хочу!» из уст даже самого маленького ребенка считалось недопустимым.
Однако, было в этой новой жизни кое-что, что требовало от Яромира настоящего мужества. Дело в том, что он очень боялся темноты, до ужаса, до тошноты. А уж спать в темноте… Яромир почему-то был уверен, что во мраке прячутся чудовища, и, стоит ему уснуть, какое-нибудь из них обязательно заберется Яромиру внутрь, а потом завладеет его телом и будет медленно пожирать его душу… Родители никогда не выключали свет в его комнате. Но так было прежде, а теперь у них не хватило денег, чтобы оплатить электричество. И в первую же ночь на новом месте, когда сон, наконец, преодолел отчаянное сопротивление Яромира, чудовище поселилось в нем. Наутро ничего, вроде, не изменилось, но мальчик знал – ОНО там, внутри, лязгает зубами, глаза горят жадным огнем. ОНО ждет…
… Через месяц отец проиграл тяжбу с металлургической компанией, в которой проработал двадцать лет и, в результате, остался калекой. Юристы компании ссылались на договор найма, в котором не было сказано ни слова о том, что наниматель должен за свой счет восстанавливать здоровье работника. «Следовательно, - говорили они, - весь риск работник берёт на себя». Новые законы о труде, принятые год назад, также отменяли все прежние положения об ответственности работодателей. В общем, в компенсации отцу отказали. Сохранялась ещё надежда на пересмотр дела, ведь договор отец подписывал, когда действовали старые законы, и в них были указаны выплаты за потерю здоровья. Но юрист, к которому они обратились, оказался честным человеком и не стал брать у них деньги. «Нет ни единого шанса» - сказал он.
- Я пойду работать, - твердо заявила мать, когда они вернулись домой.
- Нет! – отрезал отец. – У меня ещё есть здоровые органы, можно продать... Этого хватит на какое-то время…
Мать посмотрела на него с нежностью, потом покачала головой.
- Я пойду работать, - повторила она. – Мы ведь хотим выбраться отсюда, так? Возможно, нам удастся накопить денег на операцию, тогда ты снова будешь здоров, сможешь найти приличную работу – ты ведь ещё молод. И мы заживем, как прежде…
Мать говорила ещё долго, ласково, терпеливо, как с ребенком. И отец, похоже, понимал, что выбора нет, лицо его каменело. Ведь единственная работа, которую может получить женщина на Элпис, - это работа в квартале развлечений.
Агенты из многочисленных увеселительных заведений приходили к ним ещё до переезда. Яромир смотрел на них во все глаза: изящные существа в красивой одежде и с певучими голосами, раньше он видел таких только по телевизору или в журналах. Маме не нравились их визиты, мальчик слышал, как она, провожая странных гостей за порог, просила их больше не приходить. Но они приходили опять. Даже в день переезда. Тогда мама накричала на них, Яромир думал – обидятся или разозлятся, но они лишь рассмеялись глубоким мелодичным смехом.
- Должно быть, Вы вышли замуж по любви, прекрасная шаида? – спросил один из агентов. И продолжил, не дожидаясь ответа, - Я о таком только в книжках читал. Как романтично!
- И как трогательно, - добавил второй. – Но чувства, увы, не обладают надежностью крыши над головой. Вы поймете это, шаида, но в кварталах шестой категории Вам уже не предложат тех условий, что у нас…
… Она могла бы остаться, и даже значительно повысить свой уровень жизни. Женщин на Элпис было в десятки раз меньше, чем мужчин, и, поселись она в развеселом квартале Флорес, материальное благополучие ей было бы гарантировано. Но она не захотела бросить двух своих любимых мужчин – мужа и сына…
… Здешние агенты были не похожи на прежних. Они имели тот же вид, что и местные кварталы Флорес, – яркие, но грязноватые и неухоженные. И каждый из кожи вон лез, чтобы заполучить мать Яромира, они льстили, уговаривали, сулили всяческие блага, расхваливая свои заведения. Ещё бы! В местном Флорес всего-то не более десятка настоящих женщин работало, и то – большинство из них уже в возрасте, да и внешность… Что поделать, алкоголь, наркотики, причем, далеко не лучшего качества, были неотъемлемой частью жизни Флорес, особенно, если учесть, что основными потребителями развлечений в районе шестой категории были разнокалиберные преступники. И экология, опять же, отвратительная… А тут – молодая красивая женщина, только что переехавшая из благополучного района, здоровая, свеженькая, ухоженная. Естественно, держатели заведений наперебой зазывали её к себе, предвкушая наплыв денежных клиентов.
Уже через неделю после суда мать приняла предложение одного из агентов - беловолосого размалеванного типа неопределенного возраста, отец на правах законного мужа подписал контракт. Он не сказал при этом ни слова, лицо у него было всё такое же каменное, неживое… В тот вечер он в первый раз приложился к бутылке, после того, как мать ушла на работу…
Разговаривать отец с тех пор практически перестал. Даже когда мать купила ему новую инвалидную коляску – он и тогда не проронил ни звука, и в лице не изменился. А мать не подала виду, что её это огорчило, она накупила всякой вкусной еды, она была нарочито веселой, снова, обнимая Яромира, говорила о том, что скоро они выберутся отсюда, что отцу сделают операцию, он будет здоров и пойдет работать, что у них опять будет хороший дом, что Яромиру купят много игрушек, что всё будет по-прежнему… Яромир верил, конечно, он верил, как можно не верить маме…
По ночам, когда мать отправлялась работать, а отец – пропивать заработанные ею деньги, Яромиру становилось совсем невмоготу. Он не мог заснуть, он слушал, как ворочается внутри него чудовище из мрака. И в какой-то момент Яромир перестал его бояться. Наоборот, вдвоем с чудовищем – уже не так одиноко.
* * *
… Школа в этом районе была всего одна, да и та, как говорили, «паршивого качества и несусветно дорогая». Учеников там было немного – у большинства местных жителей и на еду-то денег не всегда хватало. Однако, когда Яромиру исполнилось семь, мама всё-таки отвела его в школу. Они ведь собирались вернуться обратно, к нормальной жизни…
… Обучающая программа закончила работу. Яромир снял наушники. Мысль о том, что учиться нужно будет каждый день, была для мальчика тоскливой. Яромир рос настоящим непоседой, любил бегать, играть, а тут – надо долго сидеть на одном месте, внимательно слушать, смотреть на экран. Такая скукотища!
- Привет! А ты новенький, да? Давай знакомиться! – раздался тоненький голосок у него над ухом.
Это было так неожиданно, что Яромир сразу вскочил. Ростом мальчишка и до плеча ему не доставал, как, впрочем, и остальные его сверстники в этой школе. Яромир был слишком высоким и крепким для своих лет – наследственность тут сыграла свою роль, но, главным образом, это было действие «ф-про» - физио-программы, - которую оплатили его родители в расчете на то, что мальчик, когда подрастет, займет в компании место отца.
- Ты такой большо-о-о-ой! – глядя на него снизу вверх, восторженно протянул мальчишка. – А меня зовут Тимо. Ты ведь переехал из другого района? А я здесь родился, и нигде больше не был. Расскажешь про твой прежний дом?
Яромир на это только кивал и мычал что-то невразумительное. Ему было неловко. Не из-за того, что Тимо все время тараторил, нет, а потому, что мальчишка явно кокетничал с ним – стрелял круглыми глазками, взмахивал длинными светлыми кудряшками. Яромир и раньше видел что-то подобное, но это были взрослые, и то – родители говорили ему, что так вести себя неприлично. Но Яромиру так хотелось, чтобы у него были друзья, как в той, прежней жизни. Пусть даже такие странные… А Тимо, видя его смущение, осмелел совсем, взял Яромира за руку, стал прижиматься к нему ненароком и не умолкал при этом ни на секунду.
- Я могу показать тебе школу... Здесь есть кое-что интересное... А говорят, твоя мама живет с вами? У тебя, значит, настоящая семья? Здорово, наверное, да? Повезло тебе… В этой школе ни у кого нет настоящей семьи. А моя мама вообще во Флорес живет, и я её даже не вижу…
Что-то нехорошее сейчас было в голосе у Тимо. Яромиру показалось, что мальчишка будто бы обвиняет его в чем-то. Но Тимо тут же сменил тон, снова заулыбался.
- Хочешь, я познакомлю тебя со своими друзьями? Они настоящие крутые парни, они тебе понравятся.
Яромир закивал. Он, правда, не знал, что такое крутые парни, но, наверное, с ними весело.
Они вышли на улицу. Но… Утром Яромир заходил вовсе не здесь. Это был какой-то глухой двор, узкий, темный, жутко воняло мочой и помоями. А ещё там были другие мальчишки, постарше, лет одиннадцати, их было трое, и ухмылки у них были гнусными.
- Эй, мы зачем сюда пришли? – он повернулся к Тимо, но мальчишка, хихикая и кривляясь, подбежал к тому, кто явно был в этой троице главным.
- Я же говорил, что приведу его, - верещал Тимо, при этом он ластился к старшему мальчишке, заглядывал в глаза...
Яромиру противно было на это смотреть. Отец говорил – так ведут себя шлюхи из Флорес. Но ведь мама теперь тоже во Флорес… Значит, и она… так же, как этот Тимо?..
А трое придвинулись ближе, разглядывая его, всё с теми же гнусными улыбками. И никто не отвечал на его вопрос. Яромиру стало страшно.
- Как думаешь, сколько нам Шкраб за него отвалит? – спросил тот, что был справа.
Вожак снова окинул Яромира оценивающим взглядом.
- За такое добро я со старого жадины стольник сдеру, не меньше. Но сначала, - он вплотную придвинулся к Яромиру, - сначала я сам им попользуюсь.
Что они такое говорят? Они ведь шутят, правда?.. Яромир завертелся, всматриваясь в их лица, отчаянно надеясь, что вот сейчас они засмеются, радуясь, что так удачно пошутили, что смогли напугать его. А он напуган, да, это стыдно, но он, правда, боится. Он чувствует, как, несмотря на холодную промозглость, весь покрылся противным липким потом, даже ладошки вспотели, а сердце так ухает в груди, вот-вот ребра выломает… Он так напуган, что сейчас описается… А они не смеются, только Тимо гаденько хихикает.
Яромир пятится назад, но вожак хватает его за руки, притискивает к себе, громко причмокивая, облизывает его щеку… Запах дешевого табака изо рта… противно до тошноты! Яромир никогда не дрался раньше, ему не нужно было драться, он и не умеет, он просто пытается вырваться… Он оттолкнул вожака.
Оплачивая «ф-про», родители Яромира хотели, чтобы он вырос очень сильным, чтобы в металлургической компании у него были хорошие заработки. Планы родителей уже не сбудутся, а сила мальчику пригодилась – вожак хищной троицы отлетел на несколько шагов, плюхнулся задом в зловонную лужу.
- Ну, ни хера себе! Во мелкота дает! – это тот, что справа. Он издает смешок, но тут же замолкает – вожак уже не похож не то, что на ребенка, а и вовсе на человека. Маленький монстр, он шипит, медленно поднимаясь:
- Ах ты, выблядок! Сучонка мелкая! Да я тебя… Порву на хуй! Наизнанку выверну!
- Но Шкраб тогда… - недовольно бурчит тот, что справа.
- По херу Шкраб! В лабораторию сдадим. Или на органы. Но своё я с него сейчас получу!
Страх превращается в ужас, Яромир бежит назад, но спасительный выход загородил третий... Яромир прижимается к стене, взгляд падает на Тимо, у которого в глазах – жестокое любопытство… Не будет ни пощады, ни помощи…
Яромир хочет закричать, но крик застревает у него в горле…
…потому, что где-то глубоко внутри раздается утробное рычание чудовища. Порождение мрака хватает зубами страх Яромира, пережевывает, двигая мощными челюстями, и выплевывает…
…злость. Злобу. Он видит надвигающееся на него мерзкое лицо, вспоминает, как только что мерзкие руки шарили по его телу, мерзкий язык лизал его щеку… Волна гнева накрывает его с головой. Эта гадина больше не посмеет прикоснуться к нему!
…Чудовище обнажило клыки, оно жаждет крови. «Накорми меня, Яромир, накорми меня!»
Яромир нашарил за спиной какие-то палки, обломки столов, стульев… нет, не то… железный штырь – то, что надо!
…Чудовище изготовилось к прыжку.
Пальцы Яромира крепко сжимают случайное оружие. Мир сузился внезапно до размеров грязного вонючего двора. А взгляд Яромира, уже не детский взгляд зеленых прищуренных глаз…
… это чудовище смотрит его глазами…
… видит только мерзкое ненавистное лицо. Лицо врага. «Уничтожить!» - кровью стучит в висках. И Яромир бьет. Железной палкой прямо в лицо.
… Это… так легко оказалось…
Брызги крови, крик, переходящий в вой, враг отшатывается, ладонями закрывая то, что осталось от лица. Не выпуская штырь из рук, Яромир разворачивается к выходу, и видит другие лица, растерянные, побелевшие… От страха? Они боятся его, Яромира?! Он замахивается - ему освобождают выход. И Яромир бежит, бежит по коридорам школы. От него шарахаются в стороны – мальчишка с окровавленной железкой в руках и безумными глазами…
Где-то на улице он выбрасывает, наконец, штырь. Он вбегает в дом… Нет, в комнату нельзя, там отец, и мама ещё не на работе… Прямо по коридору, в туалет… только бы не занято было… чтоб никто не заметил…
Его рвет, спазмы сотрясают все тело. Но рвота быстро проходит – у него сильный организм. Яромир смотрит в зеркало, на лице и рубашке – брызги крови. Чужой крови. Он умывается, трет лицо, застирывает рубашку… Вот, теперь не видно, ничего не видно…
- Это не я, - говорит он своему отражению в зеркале. – Это всё оно, чудовище!
Отражение смотрит на него – жестким взглядом прищуренных зеленых глаз.
… Чудовище внутри урчит, сытое и довольное…
* * *
Яромир зря боялся, что его арестуют и заберут в тюрьму. Он не убил того мальчишку, даже не покалечил. Он узнал об этом, когда пришел на следующий день в школу. А он пришел, не мог же он рассказать родителям, у них и так всё плохо – Яромир чувствовал, а тут ещё из-за него бы расстроились…
В школе к нему, как ни в чем не бывало, начал липнуть Тимо.
- Ты такой круто-о-ой! – тянул он, стреляя глазками.
И Яромир понял, что такое «крутой», ему понравилось быть крутым, пусть даже только для Тимо и этих гнусных парней. Они, кстати, тоже потом появились. Вожака звали Раим, голова и половина лица у него были под повязкой. Но Яромир уже не боялся его, а он не собирался драться с Яромиром.
- Кто бы мог подумать, что домашний мальчик умеет драться, - Раим похлопал его по плечу, и Яромир не отстранился. – Вступай в мою банду, из тебя классный вор получится.
Единственные воры, которых видел Яромир, - осужденные преступники, приговоренные к пожизненной каторге, на лицах у них светился перевернутый треугольник – печать контроля. Их называли мечеными, и Яромир вовсе не хотел стать одним из них.
Раим, однако, захохотал, услышав о его сомнениях.
- Да разве ж это классные воры?! Это неудачники. Классный вор никогда не попадется. Глянь туда, - Раим махнул рукой в сторону аляповато разукрашенных частных домов, нелепо смотрящихся рядом с окружающими их трущобами. – Там живут настоящие классные воры. Когда-нибудь и у нас такой будет.
При этих словах и Раим, и Тимо, прижимавшийся всё это время к нему, почти в унисон мечтательно вздохнули. Но Яромира это не убедило. Быть преступником плохо, их все презирают – так всегда говорили родители, так все считали в его прежней жизни. А в этом странном мире все иначе, все с ног на голову перевернуто. Что было плохим, вдруг стало хорошим… Яромир помнил постоянную присказку матери: «Надо приспосабливаться», он понимал, что это значит – жить так, как живут здесь. Но ведь они скоро вернутся обратно, разве нет? А если он станет «классным вором»…
- Во, бля, насмешил! – заливался Раим, тиская Тимо. – Вернуться он собирается. Вы там че, все такие придурки? Хрена ты вернешься! Отсюда никто не возвращается, отсюда можно только за город, на мусорные кучи… Короче, ты про мою банду подумай, я дважды не предлагаю.
«Отсюда никто не возвращается». Во взгляде Яромира смешались растерянность и злость, он сердито сжимал кулаки. Хотелось крикнуть: «Неправда! Мама говорит...», ведь не мог же он, в самом деле, верить этому… больше, чем маме…
Но чудовище внутри нашептывало: «Не вернешься… Никогда не вернешься…». У чудовища из мрака была своя правда. «Никому нельзя верить – только мне… Ни на кого нельзя надеяться – только на меня… Никто не защитит тебя – только я…»
Яромиру хотелось заплакать. Мир, к которому он привык, и в котором хотел бы жить, мир, где есть любимые игрушки и надежные сильные руки отца, где мама всегда рядом и беззаботно смеется, где уют и защита… Этот мир будто сон, который оборвался внезапно, и осталось горькое сожаление, что не дали досмотреть. А в реальности пробуждения – грязные дворы, сломленный вечно пьяный отец и те, кто может причинить зло просто так.
Он бы заплакал, но крутым парням плакать не положено.
* * *
Подумать Яромир толком не успел. А мама не успела заметить, как изменился её веселый и добрый малыш. А отец… Отцу успевать уже было некуда и незачем…
Как знать, может, Яромир и согласился бы на предложение Раима. Скорее всего, согласился бы. И тогда… Он мог бы умереть молодым во время полицейской операции или многочисленных криминальных битв, мог бы попасться и превратиться до конца дней в бесправного узника с клеймом на лице, мог бы стать богатым и могущественным воротилой преступного бизнеса. Мог бы… Но жизнь в очередной раз раскинула карты, и выпал Яромиру новый излом судьбы.
… Они пришли утром.
Яромир собирался в школу, мама только что вернулась с работы, а отец забылся пьяным сном.
Яромир сам открыл им дверь. Он уже знал, как выглядят судебные исполнители. Но с ними ещё были люди в униформе медицинской корпорации, при виде которых мама сразу побледнела.
- Разбудите своего супруга, шаида. Он должен подписать… - голос пристава был холодным, серым и монотонным, как дождь, моросивший на улице.
«Белые мантии», между тем, разглядывали Яромира.
- Выглядит здоровым… Конечно, нужно всё тщательно проверить, он ведь уже год не обследовался…
Мама схватила Яромира за руку, подтянула к себе. Мальчик посмотрел на неё растерянно – чего хочет пристав? Неужели у них ещё не всё забрали? И зачем здесь «белые мантии», почему они смотрят на него? Почему все смотрят на него?..
- Я не понимаю… - испуганно прошептала мама, глядя на чиновника.
Тот вздохнул, раздосадованный тем, что приходится объяснять.
- Ваш сын, шаида Шоно, получил медицинское обслуживание по программе «ф-про». Ваш супруг подписал договор с медицинской корпорацией об оплате услуг в рассрочку. Это обычная практика…
- Да, да, да, - быстро кивала мама, - Мы всё соблюдаем… мы платим вовремя…
- Боюсь, что это не так, - снова казенно вздохнул пристав. – Вы задолжали за полгода. Представители корпорации обратились в суд. По условиям договора…
- НЕТ! – мама крепко, до боли, стиснула руку Яромира. Она посмотрела на мужа… Она поняла, всё поняла… только слишком поздно.
- Так вот, по условиям договора, - продолжал пристав. – Поскольку медицинская корпорация является государственной структурой, мальчик поступает под опеку государства.
Яромир смотрел на маму. Лицо её сейчас казалось окаменевшим. Совсем как у отца, когда… В тот день… когда для отца всё закончилось…
Один из медиков подошел к маме, тронул за плечо, заговорил вежливо, проникновенно. Как могут только «белые мантии».
- Вы любите сына и желаете ему добра, не так ли? Но какое будущее ждет мальчика в этом районе? Поверьте, государство даст ребенку всё необходимое, то, чего Вы дать не сможете. Он получит должное воспитание и сможет приносить пользу обществу. А у Вас будет возможность подумать о себе. Когда Вы освободитесь от обузы… - медик выразительно посмотрел в сторону спящего отца.
- Обуза, - с каким-то странным удивлением проговорила мама. И выпустила руку Яромира. А в следующее мгновение с пронзительным криком бросилась на «утешителя», вцепилась ногтями в бледное холеное лицо.
… Всё произошло быстро. Пять минут, не больше. Но считанные эти минуты клеймом отпечатались в памяти Яромира, как горящая метка на лице каторжанина…
Один из приставов схватил Яромира за руку, ту, что ещё хранила тепло маминой ладони, и потащил к выходу. Второй медик воспользовался парализатором со снотворным, и обмякшее тело мамы упало на пол. В это время от криков проснулся отец. Наверное, он понял всё в один момент… Он схватил за ноги оказавшегося рядом с ним пристава - руки у отца всегда были сильные – повалил, стал душить… С отцом не стали обращаться так бережно, как с матерью, его били ногами по голове…
Чудовище снова зашевелилось внутри Яромира, он вцепился зубами в руку пристава и не отпускал, пока не почувствовал, как в шею впилось жало парализатора.
* * *
Он лежал, вслушиваясь в тихое жужжание сканирующих приборов. Он не открывал глаз. Нет, он не боялся и не уговаривал себя, что всё произошедшее было только страшным сном, что вот сейчас он проснется, и всё будет хорошо… Это не сон, и всё плохо, а если бояться – будет ещё хуже. От страха никакого толку… Яромир прислушивался, стараясь определить, где он, что увидит, когда откроет глаза. И эти незнакомые голоса – они точно говорили о нем, можно послушать, пока на него никто не обращает внимания, попытаться понять, что его ждет…
- …полностью здоров, как и предполагалось…
- А ведь «ф-про» у него самая наипростейшая – кости, мышцы, иммунная система…
- А что ещё нужно? Сила, здоровье… Я так считаю: чем меньше наворотов, тем эффективнее действие. «Ф-про» ведь не для того разрабатывали, чтобы красоту наводить…
- Ну, мне красоту наводили. Пока никаких проблем.
- Проблемы начнутся, когда ты решишь собственное потомство завести.
- Поживем – увидим… Мы с ним закончили?
- Да, выключай.
Жужжание постепенно стихло. Яромир очень осторожно приоткрыл один глаз. Совсем чуть-чуть. Стены, ослепляющие своей белизной, свет достаточно яркий, но при этом мягкий, не раздражающий. И приборы, приборы. Двое «белых мантий», но не те, что забирали его, другие, сразу видно – рангом повыше. Один – невысокий, худощавый, со строгим лицом. Второй – младше по возрасту, а выглядит, как артист из телевизора. Или как те, первые, агенты из Флорес. Утонченно-изящный, с тщательно уложенными длинными волосами. Он быстро выключает приборы, даже не глядя на Яромира. Уж не собираются ли они пустить его на органы?..
- Куда-то торопишься? – спрашивает первый.
- Лучше передать его заказчику прямо сейчас, пока кто-нибудь другой не перехватил. А то останемся ни с чем.
- Хм, а ты уверен, что мальчишка подходит? Личико-то у него хорошенькое, но всё остальное… Как сейчас принято говорить – устаревший типаж.
- Это ретро-стиль, - засмеялся первый. – Кроме того, я помню заявку: заказчику нужен именно такой типаж. У него шикарное заведение аж в первой категории, там развлечения на любой вкус… Говорит, мальчик будет отлично смотреться в черном латексе. И с кнутом…
Теперь они оба смеются. Яромир не понимает, над чем, но, похоже, «разбирать на запчасти» его не собираются. А значит – он сможет вернуться, ну, когда-нибудь сможет… помочь маме и отцу…
- Какого хрена?! – гремит голос от самых дверей.
«Белые мантии» вздрагивают от неожиданности. Визит явно застал их врасплох - двери здесь открываются бесшумно, пол поглощает звуки шагов… Яромир тоже вздрагивает и, перестав притворяться, разглядывает вошедшего. Огромного роста, даже выше отца. В черно-серой армейской форме. Офицер… правда, в знаках различия Яромир не разбирается, но почему-то уверен, что звание у визитера высокое…
- Простите?.. – спокойно заговорил первый. Только голос у него чуть дрогнул.
- Я спрашиваю: какого хрена вы не сообщили в военное ведомство о поступлении ребенка?! Вы были обязаны это сделать, как только получили судебное решение!
«Белые мантии» переглянулись. Вид у них был растерянный. А у второго – и вовсе испуганный. Офицер это тоже заметил, поэтому и подошел ко второму.
- Ты за это отвечаешь, не так ли? И, готов спорить, уже написал заключение, где мальчишка объявлен больным и непригодным к военной службе? Верно, умник? – презрительно усмехнулся военный.
Яромир заморгал изумленно, он не представлял, чтобы кто-то мог вот так говорить с всесильными «белыми мантиями». Должно быть, медик тоже не привык к такому обращению, поэтому попробовал возмутиться.
- Что Вы себе позволяете?! Кто Вы такой, чтобы…
- Я – полковник Берт Инсар, - грубо перебил офицер. – Из отдела расследований при Министерстве Вооруженных Сил. В данный момент, как раз, занимаюсь злоупотреблениями в сфере обеспечения армии людскими и прочими важными ресурсами. А тут – злоупотребление налицо, а? Ты ведь хотел продать мальчонку налево?
Медик, с которого спесь слетела окончательно, залепетал:
- Вовсе нет. Вы не так поняли… Этот ребенок… у него отклонения… он ранил судебного исполнителя… всё отражено в его карточке… вот, посмотрите…
- И правда, - офицер, взглянувший в карточку Яромира, внезапно весело расхохотался. – Смотри-ка, чуть руку не отгрыз. И такого бойца собирались для всяких блядских игрищ использовать?!
Вид у медика стал совсем жалкий. Полковник Инсар, глянув на него, снова захохотал.
- Да знаю я, знаю про вашего заказчика. Но могу своим знанием ни с кем и не делиться, - он подмигнул.
- Вы хотите денег? – заговорил, наконец, другой медик.
Офицер обернулся к нему.
- Я хочу забрать парнишку и отправить туда, где ему самое место, - в доблестную и непобедимую армию Элпис. Это во-первых. А во-вторых… - он снова посмотрел на испуганного красавчика, оглядел его с головы до ног, медленно, с удовольствием. – Если уж подкупать меня, то не деньгами.
- А… чем?.. - красавчик почему-то перешел на шепот.
- Ты, и впрямь, такой наивный, лапа? – полковник придвинулся к нему ближе, смотрел насмешливо сверху вниз. – Чем-чем… Задницей, извини за прямолинейность. «Белых мантий» у меня ещё не было, так что, интересно мне. Только не говори, что тебя ещё никто не трахал, – отговорка не покатит.
Медик, беспомощно хлопая длинными ресницами, оглянулся на своего товарища, видно, ожидая поддержки. Но тот лишь пожал плечами.
- В данном случае… Это приемлемое решение.
- Вот именно, приемлемое, - снова хохотнул полковник.
Красавчик, бормоча что-то вроде «да как Вы смеете?!», попятился от него, оступился на ровном месте и точно упал бы, но Инсар молниеносно подхватил его под руку. Потом подтянул к себе поближе, приобнял. На лице у полковника была всё та же веселая улыбка, только взгляд жесткий. И голос, когда он заговорил.
- Вот что, лапа, у меня дел по горло, на долгие ухаживания времени нет, - он достал из нагрудного кармана тонкую пластинку, сунул её в руку медику. – Это ключ от комнаты в гостинице, номер и адрес там написаны. Приличное место, не волнуйся. Будешь там сегодня в девять. И не вздумай опаздывать! Понял? – он легонько встряхнул свою «жертву».
- Угу, - послушно кивнула «жертва».
- Вот и славно. А сейчас – оформи-ка мне парнишку по-быстрому, - полковник отпустил, наконец, медика, шлепнув его напоследок по заду.
И только тут все заметили, что Яромир пришел в себя.
… Полковник Инсар передал его документы офицеру, прибывшему из учебного центра. Потом посмотрел мальчику прямо в глаза. И Яромир ответил таким же прямым и уверенным взглядом. Инсар довольно кивнул.
- Яромир Шоно, значит… Я запомню. Из тебя выйдет толк, волчонок. Если выживешь, конечно.
И, развернувшись, быстро ушел. А Яромир, пока было возможно, смотрел ему вслед, пораженный и зачарованный. Наконец-то, в его темной комнате включили свет, и жизнь обрела ясность. Он станет таким же, как этот большой сильный человек – Берт Инсар, и даже «белые мантии» будут бояться его. И тогда никто не сможет обидеть его родителей. Он вылечит отца, а маме не придется больше работать, она опять станет носить красивые платья и беззаботно смеяться… Так и будет. Он добьется.
Аэрокар приземлился перед серой громадой учебного центра.
- Добро пожаловать домой, солдат!
2. Глаза цвета солнца и меда.
«Любви и жалости не верь,
Не открывай святую дверь,
Храни, храни её ключи,
И задыхайся – и молчи».
З.Гиппиус «Напрасно»
Дождь, конечно же, опять дождь, холодный и противный. И низкое, тяжелое небо затянуто грязным покрывалом туч. Единственное яркое пятно – подсвеченный изнутри золотым светом купол Дворца Софии. Похож на солнце Изначальной…
Дани смотрит в окно, на свинцовое небо, на золотой купол… Это очень трудно – просто тихо сидеть. Это называется дисциплина.
В светлой и просторной аудитории – пара дюжин учеников, от шести до двенадцати лет. Дети амиров, будущее Элпис. Все учебные помещения расположены таким образом, чтобы из окон можно было видеть Дворец Софии – место, где собирается Амират, где принимаются важнейшие государственные решения. Это тоже должно дисциплинировать.
От обучающих программ в свое время было решено отказаться. Юные амиры учились по индивидуальным планам, с настоящими, живыми учителями – достойнейшими представителями научного мира Элпис. Кроме преподавателей по различным предметам, у каждого из учеников имелся ещё и свой куратор-воспитатель. Такое обучение было сочтено наиболее эффективным для будущих правителей. И, разумеется, - дисциплина. Дисциплина прежде всего.
… Дани давно справился со своим заданием. Чего проще – нарисовать кровеносную систему человека, назвать все органы и их функции. Дани всё сделал. И теперь должен был сидеть тихо, чтобы никого не отвлекать. Он и сидел, и не отвлекал. Любовался золотым куполом, пока не надоело.
Свечение купола создавало причудливые тени. На подоконнике аудитории, например, тени напоминали крадущихся пауков. Дани видел настоящих живых пауков – в «Заповеднике флоры и фауны Изначальной». Пауки там были разных размеров и окраса. Дани хотел потрогать одного – большого, мохнатого – но его куратор, суфи Гару, объяснил, что паук ядовитый и вообще, лучше не трогать того, чего не знаешь.
- Если его никто не трогал, - спросил тогда Дани – Как поняли, что он ядовитый?
Других учителей раздражали его вопросы, они называли их странными или вовсе глупыми, но суфи Гару, наоборот, улыбался одобрительно и говорил, что спрашивать – это хорошо.
- А ядовитый паук… Наука – это всегда риск, Дани. Но жизнью рискуют другие, а ученый рискует именем, когда берет на себя ответственность. И для этого нужно гораздо больше мужества и решительности.
Дани, как и полагалось хорошему ученику, тщательно обдумал услышанное. Потом воскликнул:
- Я понял! Есть те, кто дотрагиваются до паука, а есть те, кто наблюдает за ними.
- Верно, Дани, - без улыбки кивнул учитель. – И Вы из тех, кто наблюдает.
… Суфи Эрден читал какой-то толстый научный журнал, остальные ученики занимались своими заданиями. На Дани никто не обращал внимания. Он вытащил заколку, закреплявшую сплетенные на затылке волосы – перламутровая сердцевина, разноцветные проволочки… «Ф-про» сделало тоненькие детские пальчики очень сильными, они без труда гнут твердую проволоку. Всего несколько минут – и Дани с гордостью кладет на свой стол маленького паучка с перламутровым тельцем и разноцветными ножками. Вот бы показать паучка суфи Гару! Но… на занятиях нельзя отвлекаться на «посторонние дела». А паучок – наверняка «постороннее»… Дани, вздохнув, засовывает своё произведение обратно в волосы. Правда, заколка из паучка уже не получится, но, если не слишком вертеть головой, прическа продержится до конца занятия, а потом кто-нибудь из слуг снова приведет волосы Дани в порядок…
Он опять смотрит на золотой купол. Суфи Гару однажды сказал ему, что его глаза такого же цвета, как купол Софии. И как солнце Изначальной. Священного цвета. До этого Дани стеснялся своих глаз, потому что кузен Алег всегда твердил, что желтые глаза – это не просто не модно, это признак вырождения. Но суфи Гару сказал…
Глаза у Дани были от матери. Они не подверглись изменениям «ф-про», это Дани знал. Он помнил эти глаза, хоть и не должен был помнить, слишком он был мал, когда… Никто из детей амиров не помнит своих матерей. Так нужно. Так правильно. А Дани, тем более, не следовало помнить: его мать была «с отклонениями». Каким-то образом этого не заметили сразу, когда выбирали её из многих других кандидаток. Это великая честь – родить сына амиру, это обеспечит девушку и её семью на всю жизнь. Естественно, её обследовали, и не раз. Отец Дани, правда, даже не контактировал с ней, ему всегда нравились только мужчины, так что, будущую мать своего сына он выбирал по медицинским показателям. Что ж, он выбрал, ей сделали искусственное оплодотворение, далее всё шло, как полагается. Пока не наступил момент, когда она должна была оставить ребёнка. Есть договор, есть закон. Её сын не принадлежит ей, она всего лишь рожает и выкармливает сына для амира… Она решилась нарушить закон, оставить ребенка себе, бежать. Такое и раньше случалось, но всегда заканчивалось одинаково. Её поймали почти сразу же. То, что она совершила, считается тяжким преступлением. Но закон Элпис гуманен по отношению к женщине, что бы она не совершила. Женщина на Элпис может не бояться, что её посадят в тюрьму, что выжгут клеймо на лице. Нет, всего лишь щадящая «пси-про» - небольшая коррекция памяти или же психо-кодирование. Скорее всего, она бы вовсе не помнила, что у неё был ребёнок. Или, как все нормальные женщины, гордилась бы тем, что родила сына амиру, и не требовала большего… Но она предпочла покончить с собой. История, которую элита Элпис сочла совершенно дикой и непонятной.
Дани, разумеется, всё это знал. Скрывать от него факты, касающиеся его биологической матери, было бы крайне неразумно. Кроме того, нужно было объяснить мальчику, почему его с самого раннего детства подвергают столь тщательным обследованиям, почему уделяют повышенное внимание его эмоциональному состоянию. Ему и объяснили.
Он отнесся к этому спокойно, как и полагалось юному амиру. И все обследования и наблюдения не выявили в его состоянии и поведении каких-либо отклонений. Вот только… Он помнил её глаза. Не должен был помнить, а помнил. Всё остальное – волосы, овал лица, губы, скулы, подбородок - размыто, словно в густом тумане, а глаза – четко и ясно.
… Дани взял чистый лист, сменил краски в ручке и принялся рисовать…
Сначала и были только глаза. А потом – будто золотой взгляд очистил его память, разогнал покрывавший её туман. И рука начала уверенно выводить то, что казалось стертым, забытым, навсегда потерянным. Тонкие дуги бровей, мягкие губы, румянец на круглых щеках… Она смотрела на него и улыбалась. И Дани улыбался ей. Не замечая, что урок закончился и все, кроме него, поднялись из-за столов, чтобы сдать выполненные задания. Он улыбался той, что смотрела на него из иного мира.
И в этот момент чьи-то пальцы выхватили заветный листок.
- Суфи Эрден, взгляните! – уверенный голос с уже прорезавшимися повелительными нотками принадлежал двенадцатилетнему Алегу Дин-Хадару, тому самому кузену Дани…
… Занятие «посторонними делами» на уроке – это очень, очень серьезное нарушение дисциплины. Серьезнее может быть, разве что, неадекватное поведение и неконтролируемая агрессия…
- Не смей! Отдай!!! – Дани, в одно мгновение припомнив ненавистному кузену все обиды, бросается на Алега, вцепляется в его руку мертвой хваткой.
- Отдай сейчас же! – ногти Дани впиваются в кожу на руке обидчика, прочерчивают кровавые борозды. Алег вскрикивает – от боли, от испуга, он не ожидал такого от шестилетнего Дани, никто не ожидал. Дани всегда вежливый, приветливый, улыбчивый. Безобидный…
Алег выпускает листок, рисунок падает на пол, и его подбирает уже сам суфи Эрден.
- Дани Дин-Хадар! Немедленно прекратите! – возмущенно выкрикивает он. Потом смотрит на рисунок. – Что Вы… Вы позволили себе отвлечься от выполнения задания?!
Дани, наконец, отпускает исцарапанную руку Алега.
- Вовсе нет! Я не отвлекался!
Дани энергично встряхивает головой и… Пушистые кудряшки рассыпаются золотым потоком – на плечи, на лицо. Паучок, бывший когда-то заколкой, со стуком сваливается на пол, прямо под ноги онемевшему суфи Эрдену…
* * *
- Это возмутительно! Результат недосмотра и невнимательности со стороны уважаемого Наля Гару… - эпитет «уважаемый» Эрден произнес с явной издёвкой. Однако, его мишень – Наль Гару, в адрес коего уже прозвучало из уст почтенного Эрдена множество нелестных фраз, - сохранял пока молчание, выслушивая все нападки спокойно, с ироничной полуулыбкой на лице. Той самой полуулыбкой, что вечно выводит из себя коллег Гару.
И достойных суфи легко понять: как можно было этому наглецу и выскочке доверить воспитание юного Дин-Хадара, отпрыска правящей династии, правнука самого Великого Оакима?!
Исен Дин-Хадар, Председатель Амирата и фактический верховный правитель Элпис, выслушав речь суфи Эрдена, пристально посмотрел на внука. Трудно было поверить, что их связывают узы родства – настолько мало общего во внешности. Разве что, высокие скулы и твердый подбородок… Над внешностью Исена тоже, в своё время, поработала «ф-про», но тогда программа была значительно проще. Да и стандарты красоты были другими. Мужчины старались подчеркнуть свою мужественность высоким ростом, крепким сложением и рельефной мускулатурой, женщины щеголяли пышными формами. С тех пор всё сильно изменилось…
Исен Дин-Хадар неодобрительно разглядывал тоненького хрупкого мальчика с длинными золотыми волосами, убранными в сложную прическу – растрепанную шевелюру Дани успели-таки привести в порядок перед визитом к грозному деду. Исену решительно не нравилась эта новомодная внешность.
- Чего удивляться? Будущие правители государства… Выглядят, как девки, и ведут себя соответственно, - проворчал он.
- Но… - Айгор Дин-Хадар, младший сын Исена и отец Дани, протестующе поднял руку. – «Ф-про» не оказывает влияния ни на эмоции, ни на интеллект. Это, всего лишь, коррекция физического состояния и внешности. По каждой новой разработке проводятся тщательные проверки, обследования…
- Обследования? – перебил его Исен. Он брезгливо глянул на рисунок, который все это время вертел в руках. – Её тоже обследовали. И что?..
Айгор потупил взгляд. Эта девушка… Возможно, если бы он тогда проверил всё лично… А теперь вот – Дани…
Со стороны казалось, что Айгора Дин-Хадара интересует лишь наука, а всё остальное – как дела государственные, так и воспитание сына – лежит за пределами его внимания. Однако, когда настала пора подыскивать Дани куратора, Айгор затратил на это столько времени и сил, сколько не тратил ни один высокопоставленный амир ради своего чада. Он лично изучал послужные списки кандидатов, проводил собеседования. Многие решили, что второй сын Исена просто перестраховывается после той жуткой истории с матерью его наследника. И каково же было всеобщее удивление, когда куратором юного Дани Дин-Хадара был назначен молодой и амбициозный Наль Гару, долго работавший в странах Торгового Союза. Многие консервативно настроенные амиры были буквально шокированы таким назначением, многие заслуженные суфи сочли себя униженными… Исен тогда вызывал сына к себе, но Айгор отстоял своё решение.
А теперь – кольнуло сомнение: не были ли надежды, возложенные на Гару, напрасными? Айгор смотрел на куратора сына. Тот казался абсолютно спокойным и, как полагалось по этикету, терпеливо дожидался, когда амиры обратятся к нему. Они и обратились.
- Как Вы всё это объясните? – небрежно кивнул ему Исен.
- Не сочтите за дерзость, но… - ироничная полуулыбка вовсе не собиралась покидать лицо Наля Гару. – Но, честно говоря, я не думаю, что нужны какие-то серьезные объяснения.
Исен удивленно приподнял брови. Жестом он остановил собиравшегося снова возмутиться Эрдена.
- Продолжайте, суфи Гару.
- Дани ведь выполнил задание, не так ли, суфи Эрден? И, насколько я понимаю, выполнил быстро и безукоризненно? Вы бы не стали молчать о допущенных ошибках…
Эрден нехотя согласился:
- Ошибок не было, но…
- Ну, а тот факт, что у мальчика осталась масса свободного времени, говорит о том, что моему подопечному давно пора давать более сложные задания, дабы не заставлять его скучать на уроках. Дани очень быстро усваивает материал, разве я не говорил Вам?
Эрден начал раздражаться: этот Гару пытается увести разговор в сторону, переложить свою вину на кого-то другого. Не бывать этому!
- Вы забываете, Гару, что причина, по которой Вы здесь сейчас находитесь, - это неадекватное поведение Вашего подопечного. Проявленная агрессия тоже не требует серьезных объяснений?
Наль Гару пожал плечами.
- Не вижу ничего плохого в здоровой агрессии. Дани трудился над этим рисунком, поэтому дорожит им как… своей интеллектуальной собственностью, если хотите. Как бы Вы, уважаемый суфи Эрден, отнеслись к попытке отобрать Ваш проект?
Эрден потерял дар речи – он знал, что у Гару язык хорошо подвешен, но такого поворота не ожидал. А Исен одобрительно хмыкнул: пожалуй, Гару прав. Он снова глянул на внука - нет, мальчишка, всё-таки, истинный Дин-Хадар, обличье обличьем, а порода в характере проявляется, её под кукольной внешностью не скроешь.
- Что же до самого рисунка, - уверенно продолжал Гару. – Вы позволите?..
Куратор протянул руку, и Исен охотно отдал ему злосчастный листок.
- Очень высокая техника исполнения, учитывая то, что рисованию Дани специально не учился, - Гару на секунду задумался, затем обратился к Исену и Айгору. – Думаю, занятия в художественной студии пойдут Дани на пользу.
Эрден аж поперхнулся от такой наглости, а Исен нахмурился.
- Художественная студия? Это ещё зачем? – ему не нравилась мысль, что внук будет якшаться с изнеженными и пустоголовыми детьми богемы, нахватается ещё всякой пакости… Но Гару явно не считал это угрозой.
- У Дани есть желание и способности к подобным занятиям. Развитие же творческих способностей в будущем приведет к более смелым, энергичным действиям в науке и управлении, принятию нестандартных решений. Об этом сказано в книге по педагогике уважаемого суфи Риз-Кумара – труд, получивший признание Амирата. Я удивлен, что суфи Эрден не знаком с ним…
Для престарелого Эрдена последняя фраза Гару была, как пощечина, лицо его пошло багровыми пятнами. Но Исен и Айгор потеряли к нему интерес. Они уже обговаривали с Гару новый учебный план для Дани. Айгор благодарно улыбнулся Гару и внутренне ещё раз поздравил себя с удачным выбором куратора для сына.
… А главный виновник всего этого переполоха уже понял, что наказывать его не будут. И, пользуясь тем, что на него никто не обращает внимания, потихоньку отрывает лепесток вкусно пахнущего экзотического цветка, красующегося в вазе на столике. «Те, кто дотрагивается… те, кто наблюдает…» Дани решает, что наблюдать он будет, когда вырастет, а пока… Он засовывает лепесток в рот, жует… Фу, гадость! А так вкусно пахнет…
* * *
Здесь было так красиво. Здание Театра переливалось разноцветными огнями, а внутри все было ярко, роскошно. Так в книгах по истории Изначальной выглядели старинные дворцы.
- Этот стиль называется нео-барокко, - объяснял ему суфи Гару. – Истоки его, как Вы правильно предположили, - в искусстве Изначальной. В данном случае можно смело говорить о подражании великим зодчим и художникам Изначальной. Сочетание пышности, экстравагантности и динамичности…
Дани впервые был в Центральном Театре. Он вообще во Флорес был впервые. Детям его возраста не полагалось… Хотя, тут было полно детей богемы, живущих во Флорес. Они бегали по роскошным фойе, скакали по мраморным лестницам, громко смеялись. И обнимались друг с другом. Постоянно. Дани даже представить не мог, чтобы осмелиться вот так себя вести, да ещё на людях.
Двое детей, мальчик и девочка, лет десяти, похожие друг на друга, как две капли воды, пробежали мимо них, потом обернулись, посмотрели на Дани так, как… В общем, воспитанным людям так смотреть не полагается.
- Какой хорошенький! – воскликнула девочка, засмеялась весело, заливисто, и они убежали.
А Дани почему-то смутился. Посмотрел на суфи Гару, который, казалось, ничего предосудительного не замечал.
- Они не знают дисциплины, - серьезно произнес Дани. Так всегда говорили про детей из Флорес. Каково это – без дисциплины? Смеяться, когда хочешь, говорить, что хочешь? – Суфи Гару, а я, правда, хорошенький? И что значит – «хорошенький»?
Наставнику понадобилось всего пара секунд, чтобы «перепрыгнуть» с беседы об искусстве на беседу о внешности Дани и лексиконе Флорес.
- Эта девочка сделала комплимент Вашему внешнему виду. Справедливый комплимент, - суфи Гару чуть улыбнулся уголками губ.
- А он пристойный? – засомневался Дани. Если пристойный, тогда чего она смеялась…
- Вполне, - развеял его сомнения куратор. – Уверен, в будущем Вы часто будете слышать что-то подобное. Но повторять я бы не советовал. По крайней мере, пока…
- Ааа, значит, в нем, всё-таки, есть что-то непристойное!
В глазах суфи Гару пляшут веселые искорки, и Дани кажется, что наставник вот-вот рассмеется, совсем как та девочка… Но он не смеется, потому что… Дисциплина – всегда и во всем.
… Зал был полон: богема, щеголяющая экзотическими нарядами и прическами, дельцы и высшие чиновники из Серого Города, даже кое-кто из Амирата… Анж Нуар, «Тысячеликий», выступал всего два раза в год, и каждый его концерт был важным событием в культурной жизни Элпис.
Если бы суфи Гару не рассказал про Тысячеликого, Дани вряд ли поверил бы, что на сцену всё время выходит один и тот же человек. У Анж Нуар были уникальные связки – результат сложнейшего и весьма рискованного эксперимента с «ф-про», - поэтому голос его менялся до неузнаваемости. К каждой песне подбирались свои, особые декорации и костюмы. Но, самое главное, - певец каждый раз выходил на сцену с новым лицом. Сделанные на заказ маски тоже были уникальной и сложной работой. И песни были – словно истории, рассказанные разными людьми, - веселые, печальные или даже страшные, но всегда интересные.
- Столько лиц… и все не настоящие… А как он на самом деле выглядит? – шепотом осведомился Дани у наставника.
- Об этом, мой любознательный ученик, Вы сможете спросить у него сами. После концерта.
… Фруктовый напиток в театральном ресторане был гораздо вкуснее, чем те, что Дани привык пить дома. Сладкий… Мальчик ерзал в своем кресле, ему было очень трудно сидеть прямо и с достоинством – как положено – и не оглядываться постоянно на вход: ему не терпелось увидеть настоящее лицо Тысячеликого. Когда, наконец, вошел Анж Нуар, окруженный толпой поклонников, Дани даже дернул наставника за рукав, что было вопиющим нарушением этикета.
- Суфи Гару, мы подойдем к нему?
- Он сам подойдет к нам, - невозмутимо ответил суфи Гару и, чуть повернув голову в сторону артиста, негромко произнес, - Анж Нуар, не будете ли Вы столь любезны?..
Певец тут же оставил поклонников и подошел к их столику. Кивнул почтительно и остался стоять, терпеливо ожидая, когда юный амир закончит его рассматривать.
- Мне очень понравилось, как Вы пели, - произнес, наконец, Дани, с искренним восхищением глядя в красивое молодое лицо.
- Благодарю Вас. Я старался, - улыбнулся артист.
- Ваши маски… Они такие чудесные, точь-в-точь как настоящие лица…
- Да, именно так они и должны выглядеть. Маски помогают мне входить в образ. Я надеваю их не только на сцене, но и во время репетиции. А иногда – сначала находится новое лицо, и только потом пишется песня…
Он продолжал стоять. Дани это показалось странным. Да, и неудобно всё время голову задирать. Мальчик наклонился к самому уху куратора, это тоже нарушение, но…
- А почему он не садится?
- Возможно, потому, что Вы не предложили ему, - пожал плечами суфи Гару.
Дани покраснел. Да-да, по правилам этикета… Он совсем забыл.
- Пожалуйста, присаживайтесь, - он указал артисту на кресло, отчаянно стараясь не выдать своего смущения. Загладить бы поскорее эту неловкость! – Ваше собственное лицо прекрасно, разве не жаль скрывать его под масками?
- Моё собственное лицо? – переспросил Анж Нуар и рассмеялся. Его изящные пальцы оттянули кожу под подбородком и… Это не была настоящая кожа.
- Ещё одна маска?! – поразился Дани. Вот это да! – А… А Вы не могли бы её снять?..
Анж Нуар покачал головой.
- При всем уважении, амир… Но – нет. С этой маской я не расстаюсь никогда.
Дани озадаченно замолчал. Интересно, что у него с лицом, почему он боится его показывать? Если есть секрет, всегда хочется его раскрыть.
- Вы могли бы приказать, - тихо произнес суфи Гару.
- Но… Если он не хочет…
- Он обязан повиноваться.
Дани посмотрел на артиста: Анж Нуар слышал их разговор, в его глазах мелькнул испуг. Приказать? Заставить сделать что-то, возможно, очень неприятное? Зачем?.. Просто потому, что интересно?.. И столько людей вокруг – вдруг это унизит Анж Нуар, причинит ему боль?
- Я не буду приказывать.
- Почему? – суфи Гару, казалось, ждал именно такого ответа.
- Ну… Если есть что-то, что он не хочет показывать другим… Я тоже не хотел никому показывать свой рисунок, но Алег… это было так ужасно…
Куратор кивнул понимающе.
- Хорошее объяснение, Дани. Кстати, раз уж Вы сами заговорили об этом рисунке… Он Вам дорог? Вы хотели бы получить его обратно?
Дани растерянно смотрел на наставника.
- Но разве дедушка не велел Вам выбросить рисунок?..
- Рекомендовал… - уточнил суфи Гару.
- Так… Вы можете мне его вернуть?
- Если Вы прикажете Анж Нуар снять маску.
Иногда суфи Гару так шутит, что… Нет, сейчас не шутит. Он может отдать рисунок… Дани пытался, много раз пытался нарисовать снова, но не видел её, как тогда… тогда она словно выглянула на миг из своего нового мира – взгляд золотых глаз, ласковая улыбка – и скрылась опять. Суфи Гару может вернуть... её улыбку… Но для этого… надо заставить Анж Нуар… «Заставить» - нехорошее слово, злое.
- Я не понимаю… - Дани беспомощно смотрит на наставника. Сейчас он вовсе не будущий амир, он – лишь маленький мальчик, который ничего не понимает, да и не хочет понимать в этом странном, пугающем взрослом мире. – Чего Вы хотите?
- Вопрос не в том, чего хочу я, - суфи Гару старается говорить мягко, важно не перегнуть палку, не давить слишком сильно – мальчик должен принять решение сам. – Вопрос в том, чего хотите Вы.
Дани хотел получить назад свой рисунок. Он имел на это право. А маска… Это всего лишь маска. Что она может значить?.. Это несерьезно, во Флорес всё несерьезно – так ему говорили. Если у Анж Нуар есть какие-то проблемы с лицом… На Элпис лучшие в мире пластические хирурги, он может сделать себе любое лицо… ну, почти любое… Носить постоянно маску – какая глупость! Если он сам этого не понимает – ему же хуже! Вернуть рисунок…
- Я хочу, чтобы Вы сейчас же сняли эту маску. Я приказываю Вам!
* * *
Дани нетерпеливо выхватил из рук куратора заветный листок, как будто боялся, что суфи Гару передумает.
- Почему он так боялся снять маску, ведь у него совсем обычное лицо, ничего особенного?..
- В том-то и дело. Думаю, ему не хотелось разрушать ореол таинственности, придающий ему дополнительную популярность. Для артиста важно, чтобы о нем говорили. Слухи, сплетни – нужно всё время поддерживать интерес к своей персоне. Иллюзия недоступности, некая тайна – всё это часть славы Анж Нуар…
- Была… тайна… Теперь нет, - заключил Дани.
Наставник помолчал. Потом спросил, понизив голос:
- Вы сожалеете о принятом решении?
Дани посмотрел на листок.
- Я ведь хотел получить рисунок, - он говорил тихо, но неуверенности в его голосе не было. – Я его получил.
- Хорошо, - куратор кивнул. – И Вы не вините себя за это?
- Нет, - голос Дани чуть дрогнул.
- Вы вините меня, не так ли?
Мальчик отвел глаза и промолчал.
- Что ж, это тоже правильно, - наставник был абсолютно спокоен, в его голосе звучало одобрение. – Я очень доволен Вами, Дани. Вы, правда, быстро учитесь.
Теперь Дани поднял на него глаза. Давно знакомое лицо казалось чужим. Суфи Гару, которого он совсем не знает…
- Суфи Гару, а у Вас лицо настоящее? Или это тоже маска?
Чего он ожидал? Что наставник обидится или рассердится? Но тот остался по-прежнему спокоен и холоден. Только во взгляде мелькнула тень… усталости? Печали?..
- Вам придется принимать трудные решения, придется жертвовать чем-то или кем-то… Приказывать кому-то проверить, насколько ядовит паук. Вы можете остаться милым и добрым, но тогда никто не станет слушаться Ваших приказов, и это будет плохо, очень плохо для Вас… Так что, если хотите сохранить то, что Вам дорого, - куратор выразительно посмотрел на рисунок. – Прячьте получше.
* * *
Вскоре весь Верхний Город узнал о случае в Центральном Театре. Во Флорес, разумеется, происшедшее обсуждалось всеми и на все лады. Но тех, кто сочувствовал бедолаге Анж Нуар, попавшему в весьма неприятную ситуацию, и возмущался поведением юного Дин-Хадара и его наставника, было совсем мало. Гораздо меньше, чем тех, кто ехидничал и злорадствовал в адрес Тысячеликого, радуясь его унижению. Что поделаешь, зависть и порожденные ею злые сплетни – неотъемлемая часть жизни богемы.
Что же касается обитателей Холма Софии – амиров и других достойных ученых мужей – многие из них вынуждены были признать, что Айгор Дин-Хадар выбрал для сына весьма умелого куратора.
… Сначала Дани хотел повесить рисунок в своей комнате. Но, подумав, положил в непрозрачную папку. А папку тщательно спрятал в ящик стола. На самое дно. Суфи Гару прав. То, что дорого… Чтобы сохранить… Чтобы не отобрали… Прятать, прятать получше. И самому спрятаться. Под маской. Но не такой, как у Анж Нуар – её легко сорвать, а такой, как у суфи Гару.
Дани встал перед зеркалом. Приосанился, чуть вскинул подбородок, надменно поджал губы… Вот, уже похоже. Только глаза выдают – слишком теплые, живые. Совсем как у неё… Но ничего – он будет стараться, «работать над собой», как говорит суфи Гару, и очень скоро тоже научится носить холодную, высокомерную маску. Он скроет под ней всё, что нельзя показывать, всё, что – «нарушение дисциплины»: смех, любопытство, воспоминания о ласковом взгляде золотых глаз… Спрятать… Чтобы сохранить.
3. Родина-мать.
«В мире ослепленных тьмой
Может солнцем показаться
Пламя от свечи...»
(КИПЕЛОВ «Пророк»)
На всех картах она обозначалась как «Терра-16», а её жители назвали её Элпис.
Террами именовались все миры, созданные по образу и подобию Изначальной. Таких было большинство – переселяясь в новый дом, земляне предпочитали не изобретать «деревянный велосипед», а воссоздавать те условия, в которых они привыкли жить. Хотя, разумеется, всегда оставалась надежда, что в новом мире всё будет лучше, чем раньше. Иногда такие надежды сбывались. Жителям Элпис просто не повезло, наверное…
* * *
Государство Элпис составляли две планеты: собственно Элпис и маленький спутник Зоэ.
Климат на Элпис, несмотря на все старания инженеров-экологов, оставался весьма неприятным – сырым и холодным, значительная часть территории была непригодна для проживания, а отходы многочисленных промышленных предприятий отнюдь не делали жизнь лучше. На Зоэ же условия были ещё хуже – горы да пустоши, недостаток воды и растительности. Но зато на Элпис имелись в огромных количествах залежи черных и цветных металлов, а Зоэ была богата энергетическими ресурсами.
Может, экономическое процветание и смогло бы как-то компенсировать проживание в отвратительном климате, но… Колонисты перетащили в новый мир все свои прежние общественные пороки, главным из который была коррупция.
Едва получив в свои руки столько природных богатств, немногочисленная элита Элпис тут же принялась распродавать всё это. Заработанные средства не вкладывались в экономику, не шли на улучшение климата и экологии, которая становилась всё хуже и хуже, а вывозились в благополучные страны Торгового Союза, где представители элиты проводили большую часть жизни, где росли и воспитывались в хороших условиях их дети.
Принадлежность к определенной социальной группе в этом обществе передавалась, как правило, по наследству. И потому с каждым новым поколением чиновников и властителей ситуация только ухудшалась.
На Зоэ дела пошли и вовсе скверно. Экономика и промышленность там практически отсутствовали, а общество сохраняло пережитки родо-племенных отношений. И однажды представители двух самых знатных и могущественных родов всерьез сцепились при дележе власти и доходов. Разразилась гражданская война, которая вскоре перешла в затяжную стадию. Один из кланов смог заручиться поддержкой правительства Элпис, другой – тайно получал оружие от Торгового Союза. По этой причине конца-края войне не предвиделось. Что, впрочем, никак не сказывалось на добыче и продаже энергоресурсов. Прибыль поступала – а это главное.
Сытые и благополучные страны Торгового Союза с изумлением взирали на то, как быстро Элпис приходит в упадок, превращаясь в самую что ни на есть помойку. Общественные организации уже ожидали наплыв беженцев, а дельцы межпланетных корпораций и представлявшие их интересы политики потирали руки в предвкушении того, как в скором времени приберут к рукам все богатства Элпис и Зоэ.
Элита Элпис, между тем, распродала всё, что можно было быстро распродать, и уже подумывала о том, чтобы совсем покинуть сырую и холодную родину. Тогда место основного торговца на Элпис занял криминал. На продажу пошло главное богатство – молодые женщины, способные рожать детей. Страны Торгового Союза остро нуждались в таком «товаре». Есть спрос – есть предложение. Только этот ресурс оказался для Элпис невосполним. Население в короткие сроки оказалось на грани вымирания. Это стало последней каплей для тех, кому была не безразлична судьба родной планеты.
* * *
Народ Элпис всегда отличался трудолюбием и терпением, был, в массе своей, неприхотлив и не завистлив. Простолюдины привыкли не обращать внимания на вызывающую, вульгарную роскошь элиты, презрительное равнодушие властей, мирились с непомерной жадностью чиновников. К тому же, они любили свой неказистый дом и привыкли доверять власти.
Иное дело – те, кто видел истинное лицо правителей, и те, в ком преданность Элпис и её народу воспитывалась с ранних лет. Первые сами принадлежали к элите, происходили из знатных и привилегированных семей, хоть и не имели возможности влиять на управление государством. Это был ученый мир Элпис. Вторые были щитом и мечом государства – мощная и сильная армия Элпис.
… Оаким Дин-Хадар происходил из очень древнего и достойного рода «белых мантий» - так народ Элпис именовал самых уважаемых среди образованных людей, тех, кто занимался медициной. Его имя было известно далеко за пределами родной планеты. Оаким Дин-Хадар входил в число самых выдающихся хирургов мира и удостоился нескольких премий за важные открытия в области трансплантологии. Семья его была очень богатой, владела несколькими клиниками на Элпис и в Торговом Союзе. Оаким был приглашен на работу в самое влиятельное государство Союза, с предоставлением весьма обширных возможностей.
Он мог бы остаться там, вести более чем безбедную жизнь, заниматься наукой, но, как сказано во всех учебниках истории Элпис: «тревога за судьбу Родины и забота о своём многострадальном народе заставили мудрого Оакима принять решение о возвращении». Правда, злые языки в средствах массовой информации Торгового Союза утверждали, что вернуться Оакима заставили неприятности с полицией. Якобы, он проводил опыты над людьми, что в Торговом Союзе является преступлением. Но «все эти подозрения, разумеется, - вражеская пропаганда и происки завистников. Великий Оаким не мог нарушать законов, даже таких никчемных, как в Торговом Союзе».
Итак, Оаким вернулся. И «увидел свою безмерно любимую Родину на грани гибели. После долгих бесед с лучшими умами Элпис мудрый Оаким принял трудное решение». Он тайно обратился к начальнику штаба Вооруженных Сил Элпис – генералу Джаландхари, бывшему командующему десантом. Проще говоря, это был антиправительственный заговор. Который увенчался успехом. Переворот был молниеносным, без лишней крови и разрушений. Просто через пару часов жители очутились в другом государстве.
Правительство было низложено и арестовано. Их потом выпустили, после того, как удалось вернуть большую часть вывезенных с Элпис средств.
Сразу же был организован высший научный совет – Амират, по сути – высший государственный орган управления. Амиры сформировали новый кабинет министров, составили планы по улучшению экономической, экологической и демографической ситуации, приняли законы, направленные на реализацию этих планов. К примеру, национализировали все крупные промышленные предприятия и запретили вывоз женщин, назначив за подобное преступление смертную казнь. А что же народ? А народ был доволен. Во-первых, из-за уважения, которым всегда пользовались «белые мантии», а особенно род Дин-Хадара. Во-вторых, жизнь, благодаря реформам Великого Оакима, и правда, улучшилась, стабильность какая-никакая наступила… К тому же, Оаким начал борьбу с коррупцией и казнокрадством, и уже за одно только это заслужил право называться «Великим».
Чрезвычайных мер потребовала ситуация на Зоэ. Там, как раз, клан, который поддерживался Торговым Союзом, занял основную часть территории и требовал независимости от Элпис. По распоряжению Амирата на Зоэ были введены войска. Десантники Элпис быстро подавили восстание и загнали немногих уцелевших бунтовщиков в горы. Набеги и диверсии ещё продолжались, но, в целом, порядок был восстановлен. Энергоресурсы снова контролировались властями Элпис.
Разумеется, в Торговом Союзе всe эти события не могли не вызвать волну возмущения. Особенно национализация предприятий и «оккупация» Зоэ. Посыпались угрозы. Но всерьез никто о войне с Элпис не думал. Прежде всего потому, что уверенности в победе не было. Понадобилась бы наземная операция, а армейские мускулы Торгового Союза изрядно одряхлели от сытой и спокойной жизни. В отличие от мускулов армии Элпис, которые даже в худшие времена находились в отличном тонусе. Да и представители благотворительных организаций, побывавшие на Зоэ, рассказывали страшные и захватывающие истории о головорезах из десанта, жестоких и фанатично-смелых… В общем, Торговый Союз, скрипя зубами от досады, смирился с тем, что природные ресурсы Элпис пока получить не удастся.
* * *
Правление Великого Оакима длилось более семидесяти лет. За это время проведенные им реформы полностью изменили общество Элпис.
«Самоотверженный труд на благо Родины» был объявлен высшей добродетелью и повсеместно культивировался. Социальная значимость стала определяться не имущественным цензом, как раньше, а полезностью для общества.
Высшей элитой в этом новом мире стали амиры, которые поголовно были людьми науки – то есть, умственного труда. Особым уважением среди населения также пользовались «белые мантии» и военные – народ Элпис помнил, кто принес им свободу и процветание… а если б забыл, то ему бы обязательно напомнили…
Но, говоря по справедливости, простолюдины были и в самом деле безмерно благодарны Оакиму: теперь тот, кто усердно трудился, гарантированно имел крышу над головой, достаточное питание и медицинское обслуживание, мог беспрепятственно получить кредит в банке… Чем не счастливая жизнь?.. И преступность сразу снизилась после того, как всех безработных и людей «сомнительного рода занятий» переселили в районы шестой категории и запретили покидать эти районы. Теперь все эти бандиты и наркоторговцы, сколько бы ни было у них денег, не могли жить рядом с приличными людьми. Нищие и попрошайки тоже не беспокоили честных граждан.
А ещё Великий Оаким, «ведомый заботой о нравственном здоровье нации», выделил специальные кварталы для всех видов развлечений – «флорес», так их именовали, по названию района в столице, где проживала богема. После образования таких специальных кварталов, простых тружеников, возвращающихся с работы домой, больше не вводили в искушение витрины баров, не смущали зазывалы из борделей…
В общем, народу Элпис было за что почитать Великого Оакима. После его смерти место председателя Амирата занял его сын – Исен Дин-Хадар. Сейчас ему было 102 года, и он готовил себе на замену старшего из двух своих сыновей – Кемира. По крайней мере, так всё выглядело. Завещание, правда, ещё не было подготовлено, что давало повод для разных слухов и догадок.
Дело в том, что Элпис нынче переживала не лучшие времена: спад в экономике, новые экологические проблемы… Рост безработицы и обнищание значительной части населения уже аукнулись стремительным ростом преступности. Да и на Зоэ опять неспокойно…
Многие из элиты были убеждены, что вина за все эти неприятности лежит именно на Кемире Дин-Хадаре и составленных им новых законах, что он дал слишком много воли крупным промышленникам и банкирам. В результате – нищета, инфляция, проценты в банках такие, что всё население в долговой кабале… И коррупция! Даже Великий Оаким не смог полностью одолеть эту напасть, а теперь она снова цвела пышным цветом.
Внешняя политика тоже была не на высоте. Элпис стала излюбленной мишенью для правозащитников Торгового Союза. Поводов для возмущения было предостаточно. Это и выдворение благотворительных организаций (по обвинению в шпионаже), и слухи о проведении медицинских опытов на людях (не беспочвенные), о принудительном донорстве (совсем не беспочвенные), и вопиющее нарушение прав заключенных («фактически - узаконенное рабство!»), и бесправие женщин, наконец («подумать только, они никогда не имели гражданских прав!»). В общем, дело дошло до того, что в объединенный парламент Торгового Союза было вынесено на рассмотрение предложение о введении экономических санкций в отношении Элпис. Но, поскольку многие влиятельные парламентарии являли собой живую рекламу достижений медицины Элпис – трансплантологии, пластической хирургии, знаменитых «ф-про» - предложение провалилось.
Но это был тревожный сигнал, возвестивший о наступлении трудных времен.
4. Тяжелый день.
«Ты брошен вниз силой судьбы,
Ты унижен и раздавлен,
Время забыть то, кем ты был,
Но помнить, кем ты стал…»
(КИПЕЛОВ «Путь Наверх»)
Чертов дождь! Земля разбухла, тяжелые ботинки вязнут в грязной жиже. Да и солнце зашло уже, толку от него и так мало было – весь день за тучами, а теперь и вовсе темнотища.
Хорошо хоть, немного совсем осталось. Всего чуть-чуть. Взобраться на холм, за ним – малая полоса, а потом долгожданный отдых. С развлечениями, потому что сегодня он, наконец, сделает Бешеного Тито, сегодня его отделение придет первым. Если, конечно, чего не случится…
И вот это самое «если» не дает Яромиру покоя, чутье подсказывает: что-то не так. Блядь! Двоих не хватает. Причем, от самой реки. Нет, через реку все нормально переправились, он проследил, потом, сразу у берега, лесочек начинался… Надо было там повнимательнее… Надо было! Блядь! Кого хоть нету-то?
Яромир наскоро вглядывается в усталые, измотанные маршем мальчишеские лица, блестящие от пота, с налипшей грязью… Нет замыкающего Славко Крюка и этого новенького – Малыша Эйдо. Малыш пока неумеха, но старательный и сообразительный… пожалуй, самый большой умник в его отделении. А Крюк – тот вообще лучший боец после самого Яромира и ещё Руни Змея… Куда они могли подеваться?!
Яромир смачно выругался и собрался уже окликнуть Руни Корда по прозвищу Змей, пусть возьмет пару ребят и отправится на поиски. Но тут пропажа нашлась. Крюк и Малыш быстро догнали их. Яромир с удивлением отметил, что Крюк весь мокрый, с головы до пят, даже короткий ежик волос… Это явно не от дождя, а в реку Крюк не падал…
- Ты как? – бросил ему на бегу Яромир
- В норме! – выдохнул тот.
Ну, в норме так в норме. Потом изложит, куда он там нырял и за каким хреном. Главное, они сейчас первыми идут. «Я тебя обставлю, Бешеный!» - эта мысль вертится без остановки в голове Яромира, пока они бегут к полосе препятствий – последнему испытанию на этом марше.
… Он был в шаге от победы. А парни его – в шаге от похода в бордель. И всё было бы, как надо, если бы не Долговязый Баир. Ноги у него, паразита, длинные, а яму перепрыгнуть не может. Все прыгают – нормально, а этот валится туда, как мешок с говном! Яма конусообразная, глубокая, стенки, покрытые какой-то серой жижей, гладкие, скользкие. Так этот мешок, в смысле – Баир, завалился туда и вылезти самостоятельно ему, видишь ли, слабО. Пока вытаскивали… Аа! Чего там! На финише их уже ждали Тито и его ребята.
- А я уж думал, вы заблудились, - оскалился в ухмылке Бешеный.
Вот сука, а! Повезло ему сегодня. Если б не Баир… И парни его к шлюхам пойдут, а отделение Яромира опять на голодном пайке.
А без шлюх тяжко. Есть, правда, везунчики, у которых постоянные партнеры. Вон, как Змей с Дикарем. Они и во Флорес местный ходят только, чтобы шоу какое-нибудь дешевенькое глянуть вдвоем, чтоб завестись покруче. Ну, или чтоб Дикарь себе новую кошмарную татуировку сделал… Но таких счастливых парочек – по пальцам сосчитать. Больше тех, кто друг с дружкой по случаю где-нибудь уединяются. Вроде как взаимопомощь. Проблема только в том, что давать согласны немногие. Сверху все норовят… как, впрочем, и сам Яромир… А силой брать нельзя. Есть такое железное правило, в уставе не записанное, но всеми соблюдаемое - с товарищем по оружию можно только с его согласия. Выкручиваются по-разному: в карты «на дашь» играют или по-другому как договариваются – лишь бы всё «законно» было.
Яромиру в такой ситуации совсем фигово. По тем же неписанным правилам, со своими из отделения ему нельзя, что сверху, что снизу – а авторитет командирский можно так попортить, что потом уже и кулаками не восстановишь. С ребятами из других подразделений Яромир встречался несколько раз - на него часто обращали внимание - заработал после этого славу супер-любовника… по немудрящим подростковым меркам, естественно… С ним бы многие хотели, он это знал, но распорядок дня-то у всех подразделений разный, а гоняли их по-черному, так, что и силы не всегда оставались.
Постоянных же партнеров у Яромира не было, не чувствовал он ни к кому такого… такого, чтоб… Ну, как у Змея и Дикаря… Они и сейчас друг к дружке жмутся. Дикарь что-то нашептывает Змею в ухо, щекочет его шею давно не стриженными волосами, а тот оглаживает его спину… Яромир засмотрелся и… Вот, блин! Плохо без шлюх.
Все из-за Долговязого. Можно, конечно, себя успокаивать, мол, зато мы технику лучше осваиваем и по стрельбе показатели выше, но полезнее будет натаскать Баира яму перепрыгивать. Причем, прямо сейчас. Хрен ему, а не отдых, раз все отделение подвел!
Яромир окликнул Долговязого.
… Вытаскивать он Баира не стал.
- Не умеешь прыгать, так, хоть, вылезать самостоятельно научись!
Долговязый пытался. Раз, другой… десятый… Карабкался вверх и скатывался на дно, перемазался весь в серой жиже.
В конце концов, захлюпал носом, шлепнул в отчаянии ладонью по натекшей на дне грязной дождевой луже.
- Не могу больше, Волк, хоть застрели, не могу!
И смотрит вверх, где застыл, скрестив руки на груди, Яромир. Натыкается на взгляд – холодный, неумолимый, как этот долбаный дождь.
- Сдохнешь тут, если не вылезешь!
Собравшись с силами, Долговязый опять карабкается. Всем телом карабкается, только что не зубами вгрызается, пальцы, точно крючья, втыкает в твердый грунт. Со второй попытки вылезает-таки. Задыхается, грязь изо рта выплевывает, ногти содраны, пальцы в кровище… Но смотрит молодцом. Получилось ведь!
Яромир дает ему насладиться триумфом, передохнуть слегка, потом командует:
- А теперь прыгай снова!
… Научил. Сам чуть не околел под этим дождем, а уж Долговязый… ободранный весь, одежда – в клочья, руки – в мясо. Но прыгать теперь будет исправно. Он эту яму, пока жив, не забудет.
«Теперь держись, Бешеный! В следующий раз уже – точняк».
А сейчас – под душ, да в койку. Ещё бы кого тёплого под бок – и вот оно, счастье. Но на это, последнее, рассчитывать не приходится… Да и ладно, за возможность стать офицером он готов многое вытерпеть, не только муки воздержания.
… Тяжелые ботинки грохочут по бетонному полу – Яромир направляется в раздевалку. Тело уже так и просится под теплые струи. «Главное, чтоб ни одна скотина не помешала». Только успел так подумать – и на тебе: судя по шуму голосов в раздевалке, скотин оказалось две, и обе из его отделения. Славко Крюк и Малыш Эйдо. А ведь чуял, что что-то не так с этим их загадочным исчезновением, с мокрым Крюком…
Яромир входит с мыслью: «Убью обоих!» и застаёт следующую картину: Крюк пытается повалить Малыша на тумбу с чистыми полотенцами. Несмотря на то, что у Крюка вокруг бедер полотенце обернуто, намерения его сомнений не вызывают. А судя по реакции совершенно голого Малыша, точнее, по отсутствию реакции, чувства Крюка безответны.
Яромира они сначала не заметили. Пока он не окликнул негромко:
- Крю-ук!
Оборачиваются, замирают оба. У Славко аж кровь от лица отхлынула, потому что взгляд, направленный сейчас на него, этот знаменитый взгляд прищуренных зеленых глаз, не сулит ничего хорошего.
- Волк, я это… - запинаясь, выдавливает Крюк. – Это не то, что ты думаешь…
- Так расскажи мне, что это? – вкрадчиво говорит Яромир, подходя поближе.
«Что ж, послушаем».
… А было так: когда переправлялись через реку, Малыш Эйдо умудрился обронить оружие… во, руки-то кривые! Из всех только Крюк это заметил, он замыкающим шел, за Малышом сразу. Автомат обнаружили быстро, когда Крюк включил оптику в режим поискового луча. Всего-то проблем оставалось – нырнуть и достать. И тут выяснилось, что Малыш плавать не умеет… чего раньше об этом молчал, спрашивается?.. М-да, в таких случаях, как потеря боевого оружия, если б до начальства дошло, одной поркой дело бы не обошлось. Заставили бы доставать свой автомат со дна, это точно. А не умея плавать… вода, к тому же, ледяная, да темнотища, да глубоко и течение неслабое… Утонул бы, как пить дать. И списали бы, как «отсеивание непригодного материала»… В общем, Малыш с Крюком договорился. Обещал дать.
- Обещал? – Яромир испытующе смотрел на Эйдо.
Тот шмыгнул носом.
- Угу.
Яромир коротко кивнул.
- Обещал – значит, дашь.
Крюк заметно расслабился, а Малыш, вроде, возразить чего-то хочет?
- Что?! – теперь прищуренный взгляд Яромира достается новичку. – Тебе оружие достали?
- Да, но…
- Ты теперь ломаться решил?!
- Я не ломаюсь, - неожиданно твердо произнес Малыш. – И не отказываюсь. Я сказал ему, что буду только со смазкой, а он хочет так…
- Да она воняет! – возмущается Крюк, и перепалка между ними вспыхивает с новой силой.
Смазка эта, правда, воняет до невозможности. «Белые мантии» выдают им какую-то специальную, заживляющую, от микробов всяких. Но запашок у неё… Никто не хочет пользоваться, разве что, при разрывах или трещинах… Так что, Крюка понять можно… Блин, как всё достало! Мало ему Долговязого на сегодня, так ещё и эти потрахаться по-человечески не могут.
Яромир уже собирается выдать заключение, что Малыш просто-напросто выпендривается, плюнуть, уйти – и пускай Крюк выебет его, как хочет. Только есть что-то в этом Эйдо Маре… Он тут всего год, и Яромир знает его историю, как две капли воды похожую на его собственную. С одним исключением: счастливых лет, когда он был просто мальчишкой, бегал с игрушечным, а не настоящим автоматом, этих лет Эйдо Мару досталось куда больше, чем Яромиру. Потому и стал он тут Малышом, и пахнет от него до сих пор материнскими поцелуями. Невинностью пахнет…
- Ты девственник? – спрашивает Яромир. Хотя, можно было и не спрашивать. И слово это – «девственник» - будто чужое здесь, звучит странно, непривычно, оно не из этого мира, не из этой жизни.
- Я… Ну… - мямлит тот.
- Ясно.
А что, собственно, ясно? Да то, что порвет его Крюк – он же здоровый верзила, и всё у него здоровое, а осторожности в помине нет, расслабиться Малыш не сможет… с Крюком – точно не сможет. После такого первого раза он, может, и вовсе к себе потом никого не подпустит…
Яромир, вздохнув, лезет в свой шкафчик. Он как-то в борделе нормальной смазкой разжился – один мальчишка презентовал, растроганный хорошим обхождением. Протянул пузырек Крюку:
- На! От сердца отрываю. И это… Подготовь его, что ли, - морщится от досады, видя округлившиеся глаза Крюка. – Блин, ты хоть понял, о чём я?
- Как бы… да… в общем…
Ни фига он не понял! Не дорос ещё, наверное. Ему лишь бы отстреляться. Ладно, видно день сегодня такой: одного – учить через яму скакать, а другого… Он подзывает Малыша:
- Иди ко мне, не бойся, не съем.
И тот идет к нему в руки, сразу же, но с таким лицом, словно в последний бой. Ничего, сейчас распробует – умение у Яромира есть, кое-чему он во Флорес научился. Это ж наука целая – где поласкать, где погладить, и Яромир постигал её увлеченно, старательно. Мальчики из Флорес улыбались понимающе: «Крутой парень – крутой во всём, да?» Ну, и это тоже, но не только. Яромиру нравилось, когда партнеру с ним хорошо. Даже шлюхи чтоб взаправду стонали, а не притворялись. Ему и самому от этого удовольствия больше.
Яромир разворачивает Малыша спиной к себе, нажимает слегка на поясницу.
- Нагнись чуток.
Малыш нагибается, опирается о стол, а руки Яромира уже в действии – где потрогают, где сожмут, где погладят… то легонько, то сильно… Убедившись, что Эйдо разомлел от его ласк, послушный стал, как глина – что хочешь, из него лепи, Яромир смачивает пальцы в смазке, вставляет сначала один, нащупывает то, что надо… Малыш ойкает, вытягивается, подается к нему задом. Тогда Яромир присоединяет второй палец, растягивает потихоньку, а вторую руку кладет ему на пах… И когда Малыш начинает уже крутить задницей в нетерпении, Яромир понимает: «Готов», и отрывается от разогретого его руками тела. Отстраняется нехотя, да ничего не поделаешь – не ему Малыш обещал, уступает место Крюку и, со словами: «Дальше вы и без меня справитесь», ныряет в душевую.
А там уже, едва захлопнув за собой дверь, тяжело дыша, поспешно расстегивает брюки. Не железный же он… У Малыша этого – косточка тонкая… и кожа пока ещё нежная… а внутри он тугой, жаром так и пышет… Ооох… Даже рукой особо работать не пришлось… Яромир обессиленно сползает по стене, откуда-то издалека доносится рычание Крюка и, следом, короткий стон-вскрик Малыша… Значит, всё нормально, все довольны…
… Когда он выходит, помытый уже, из душа, в раздевалке только Малыш. Не торопясь, одевается в чистое. Яромир подмигивает ему:
- Не так оно всё страшно оказалось, а?
- Да, - Эйдо отвечает тихо и как-то смущенно. И глаза опускает.
Яромир смотрит, как хлопают пушистые пшеничные ресницы… и понимает, что ему, пожалуй, пора отсюда, а то – снова в душ понадобится.
… До койки он так и не добрался. Столкнулся в дверях раздевалки с одним из своих.
- Волк, тебя Батя требует к себе!
… Длинный, длинный день… Который никак не завершится…
Зачем он понадобился аж самому начальнику учебного центра? Припоминая торопливо все свои грехи и грешки, Яромир вошел в кабинет и доложился. Кроме Бати, в кабинете ещё был… Яромир помнил его все эти годы, и лицо, и взгляд, и жесткую усмешку. Только погоны на нем теперь были не полковничьи, а генеральские.
Начал Батя:
- Генерал Инсар из штаба ВС прибыл к нам по делам. Заметил, как ты тренируешь своего бойца на полосе. Такое усердие очень похвально, Шоно. И достойно поощрения.
Во как: наказывать, значит, не будут. Наоборот, наградят. А Яромир уже и забыл, что неожиданности бывают иногда приятными.
Берт Инсар встал из-за стола, подошел к Яромиру. Надо же, скоро они будут одного роста. А может, Яромир даже выше вымахает.
- Что, вспомнил меня, волчонок? Рад, что ты жив-здоров, что клыки все такие же острые.
Пока Яромир соображал, что ответить, и требуется ли вообще от него ответ, снова Батя заговорил:
- Клыки острые, это да. И не волчонок уже – волк.
Инсар посмотрел пристально, засмеялся:
- Не-ет, пока щенок, не хищник. Матерым станет, когда из чужой глотки свежей крови напьется.
Интересно, это он всерьез – насчет крови из глотки?.. Но тут они к главному перешли, к награде. Инсар протянул Яромиру кредитку.
- Знаю я твою печаль, волчонок, сам тут когда-то командиром отделения был. Молодой, здоровый, кровь играет… Держи, оттянись, как следует. Кто знает, когда ещё доведется…
… Удачное окончание тяжелого дня…
* * *
Огромные пунцовые губы на вывеске зазывно причмокивают, подсвеченные ядовитым красным светом. «Алая ночь» - их любимое заведение. Дорогу туда любой из них отыщет, хоть с завязанными глазами.
У входа, опершись на стеклянную дверь, курит Тито Летич. Удивленно вскидывает черные глаза на Яромира.
- Надо же, - изумленно-насмешливо тянет Бешеный. – За какие такие заслуги тебе дали увольнительную?
- Бате отсосал, - бросает на ходу Яромир, открывая дверь и даже не глядя в сторону Тито. Сегодня, прям, вечер чудес, не стоит поганить его переругиванием с этим ублюдком.
Он подходит к стойке администратора, протягивает кредитку. Лицо у администратора вытягивается, когда он видит сумму, совершенно невероятную для обычного подростка-курсанта.
- За эти деньги, - с профессиональным кокетством улыбается парень за стойкой, - у нас найдется нечто особенное. Специальное предложение, так сказать. Сейчас у нас есть женщина. Если хотите…
- Настоящая, не переделанная? – перебивает Яромир. С женщиной… о таком он и мечтать не мог.
- Конечно, настоящая, - снисходительно уточняет администратор. – За такую сумму… Так Вы хотите?..
- Да, блин, конечно, хочу! Он ещё спрашивает!
… Она встречает его в коротком шелковом халатике… и кожа у неё похожа на шелк – сияющая, гладкая. Волосы каштановые, глаза тоже. Большой выразительный рот. Она совсем не похожа на… разве что грудь – такая же полная и высокая…
- Итак, - голос у неё низкий, грудной, - чего же ты хочешь, юный солдат?
Хм… Он хотел… Хотел, пока шел во Флорес, так хотел, что яйца чуть не лопались. Он хотел, пока не вошел в эту комнату… А тут – с ним приключилось странное…
- Может, поговорим сначала? – идиотское предложение, да, но что ещё он может сейчас сказать?.. Он и сам не понимает, что с ним.
- Поговорим, - она не кажется удивленной. Или просто вида не подает. Присаживается на широкую кровать, приглашает его сесть рядом.
Запах её духов – приторно-сладкий, но под ним – её настоящий запах, Яромир вдыхает его, тот запах, что кажется ему смутно знакомым.
- У тебя есть дети? – вдруг спрашивает он.
Вот сейчас она удивляется, приподнимает тонкие брови, но потом пожимает плечами – а почему бы и не ответить этому странному парню. Мало ли, что ему нужно, чтобы возбудиться.
- Да, у меня два сына, - она вопросительно смотрит на него: продолжать ли? Яромир кивает, и она рассказывает дальше. – Я не замужем, родила по контракту. Очень милые мальчики получились. Я их навещаю, их отцы позволяют мне видеться с ними…
Он распахнул шелковый халатик и погладил её грудь. Она поняла это по-своему, положила руку ему между ног. Но там всё было по-прежнему, никаких подвижек.
- Послушай, - ласково заговорила она, - у меня есть средства…
- Не надо, - ответил Яромир и мягко убрал её руку.
Она снова не так поняла.
- Тебе совсем не подходит женщина? Это не проблема, за такие деньги, что стою я, тут есть роскошные мальчики, очень красивые… и они умеют столько разных вещей! А я с тебя плату не возьму, не беспокойся…
- Не, не надо, - говорит он. Ему, правда, не надо. – Я просто полежу рядом с тобой, ага?
Он вытягивается на кровати, кладет голову ей на колени. Бедра у неё полные и мягкие, уютные такие, он прижимается к ним щекой.
- Как тебя зовут?
- Злата.
- Злата… Злата, ты умеешь петь?
- Смотря что…
- Старую песню, ещё с Изначальной. Называется «К тёплому морю» или как-то так… Знаешь?
- Знаю, она моя любимая.
- Спой мне, Злата.
Она очень красиво поёт. И сегодня по-настоящему чудесный вечер… Он устраивается поудобнее, слушает… «К теплому морю По мокрой траве Я бегу босиком…» Он прикрывает глаза… И, в самом деле, видит море, какого никогда не было на Элпис, солнце – яркое, золотое, тоже не здешнее… Трава под босыми ступнями – мягким влажным ковром… Он бежит к дому, он не видит его, но знает, что это – дом, потому что там ждет его… ждет…
… Она замолкает, чтобы не тревожить его сон. Смотрит на него – длинный нескладный подросток, со сбитыми костяшками пальцев и – даже во сне – суровой складкой между бровей. Она гладит его по жестким темно-каштановым волосам и думает, что завтра надо бы взять выходной, повидать своих мальчиков, привезти им игрушек и сладостей…
5. Другая сторона власти.
«Всё сладкое имеет примесь горечи».
(Марциал)
Очередной скомканный листок полетел в корзину для мусора.
Он и сам не мог толком объяснить себе, что не так с этой птицей. Выполнена она была идеально. Перья настоящие, остальное – из «материалов, идентичных натуральным». Нет, чучело было превосходного качества. Значит, дело не в модели, а в художнике.
Дани обходил птицу с разных сторон, пробовал другие ракурсы, экспериментировал со светом… Листья, ветви – всё получалось, как надо, как задумано. Но не птица. Она смотрелась, как какой-то чужеродный объект.
… Этот зал художественной студии назывался Зеленым. Здесь был сад с фруктовыми деревьями и кустарниками, лужайки с цветами и сочной травой, небольшой пруд, наполненный прозрачной водой. Свет, щедро заливающий зал, был «имитацией солнечного света Изначальной».
Дани находился здесь уже около трех часов. Точнее, два часа сорок восемь минут. Слишком много – и для этого места, и для этой птицы.
Дани был уже в том возрасте, когда позволено самому составлять свой распорядок дня. Однако, он был уверен, что в этом случае суфи Гару, всё же, попеняет ему за непродуктивно потраченные часы. Тем более, что птица не получается… Единственное оправдание в том, что он не может сдаться, отступить, бросить начатое дело незавершенным. Он недоволен собой – это достаточный повод продолжать даже такое несерьезное занятие, как рисование.
Остальные ученики изредка поглядывали с любопытством в его сторону, но не подходили и ни о чем не спрашивали. Наверное, потому, что уже знали, что услышат в ответ – очень спокойную и очень вежливую просьбу не беспокоить.
Еще год назад они были смелее… Тогда все они начали обнаруживать в себе и своих сверстниках некие удивительные изменения: хорошенькие мальчики с пухлыми щечками вдруг превратились в красивых – а некоторые в очень красивых – юношей. Эти перемены, разумеется, затронули и будущих амиров – ровесников Дани, - но те просто стали по-другому одеваться и причесываться, подобрались как-то, в поведении и манерах стало больше строгости, сдержанности. Совсем иначе повели себя ученики в художественной студии, где Дани был единственным представителем высшего сословия. Дети богемы стали по-особому смотреть друг на друга – многозначительные взгляды, загадочные улыбки, голос обрел глубину, чувственность, движения, жесты, казалось, имели тайный смысл… Наблюдать за всем этим было довольно увлекательно. Это превратилось в любимое занятие Дани во время посещения им художественной студии. И посвящать наставника в свои наблюдения ему почему-то не хотелось.
Себя Дани красивым не считал. А в окружении ярких, как экзотические цветы, выходцев из Флорес, и вовсе казался самому себе тусклым, неприметным. «Ф-про», работавшая над его внешностью, была вполне стандартной, без каких-либо изысков. Но Дани не испытывал по этому поводу сожалений. Просто констатировал факт: да, он не так красив, как дети богемы. Что же, каждому своё. Дани уже понял, что для жителя Флорес внешность имела такое же значение, как для амира – интеллект и знания. А потому он просто позволял себе иногда полюбоваться на эти прекрасные создания, «с целью получения эстетического удовольствия», как выражался суфи Гару.
Любование, однако, вскоре пришлось прекратить, поскольку сами «прекрасные создания» явно неправильно истолковали его внимание. И начали проявлять интерес… Флорес, что с них возьмешь! «У этих кукол все мысли о нарядах и сексе!» - ворчал его дед и требовал от суфи Гару тщательно следить, чтобы внук не проводил в «дурном обществе» ни минуты сверх необходимого.
Но беспокойство Исена Дин-Хадара было напрасным. Когда юноши из художественной студии, приняв восхищение Дани их внешностью за интерес иного рода, пытались сблизиться с ним, их попытки неизменно терпели крах. На все их предложения – сходить в театр, в клуб, прогуляться по парку – следовал твердый отказ. Большинство из них отступались сразу. Некоторые – как, например, тот мальчик с шоколадной кожей и серебристо-белыми волосами – проявляли настойчивость, подходили к Дани снова и снова. И тогда его легкая улыбка становилась холодной и натянутой, а взгляд – колючим. «Я очень прошу Вас», - слова срывались с его губ ледяными иглами. – «Больше не обращаться ко мне с подобными предложениями». Это действовало. Они больше не обращались, считая дальнейшие попытки безнадежными.
Почему он отказывал? Эти мальчики вовсе не были ему неприятны… Сам себя Дани убеждал, что все дело в занятости. В жестком распорядке дня и строгом контроле за соблюдением этого распорядка. У него действительно не было по-настоящему свободного времени. Это правда. Но не вся. Была ещё одна причина, над которой Дани не хотелось размышлять… Когда-то суфи Гару сказал ему: «Вы – амир, и Вы – Дин-Хадар. Многие будут искать Вашего внимания и расположения». И, когда очередное прекрасное дитя Флорес выказывало интерес к нему и приглашало куда-нибудь «приятно провести время», Дани говорил себе: «Это потому, что я Дин-Хадар». В самом деле, что ещё они могли найти в нем привлекательного? Только высокое положение в обществе.
Вот если бы… Нет, зачем думать о том, чего нет и не будет! Мечты о несбыточном… пустая трата времени… Мертвая птица никогда не взлетит, даже на рисунке.
… Ещё один смятый листок пополнил мусорную корзину…
Он уже начал рисовать снова, но раздавшийся шум – приветствия, возгласы восторга, смех – заставил его раздраженно поморщиться. Какие они несдержанные, в конце концов, можно же выражать эмоции не столь бурно, чтобы не мешать другим! Наверное, кто-то опять хвастается новым нарядом… Взглянуть, что ли?.. Одним глазком…
Этого юношу Дани раньше не видел. Ни в студии, ни где-нибудь ещё. Он бы запомнил. Вошедший был не просто красив, в нем была какая-то особая выразительность – в его внешности, в том, как он говорил, двигался… Словно воздух вокруг него искрился. «Кажется, они называют это шармом» - вспомнил Дани. Неожиданный посетитель был старше – лет семнадцати. Кожа его была такой белой, что казалась голубоватой. Ах да, сейчас в моде все оттенки синего и голубого… Вот, и темно-пепельные волосы юноши с синими и голубыми прядями… Гармонирует с кожей… И глаза синие. Соблюдение цветовой гаммы во всем… Дани весело улыбнулся, продолжая наблюдать за посетителем. Ему понравилось, что у того не было никаких затейливых причесок, просто длинные – ниже пояса – волосы перекинуты на одно плечо. Хорошо продуманная небрежность, не иначе. Но производит впечатление. В самом деле, зачем тратить столько времени на сложные укладки? Вот же, и во Флорес встречаются практичные личности…
Посетитель поймал взгляд Дани и направился в его сторону плавной удивительно лёгкой походкой – точно по воздуху плыл. Кажется, его пытались остановить, слух Дани уловил шелест осторожных предупреждений… Но юноша лишь отмахнулся едва заметно – ах, оставьте! – и через секунду Дани уже изучал адресованную ему чарующую улыбку.
- И что же не так? – весело спросил подошедший. Он наклонился, двумя пальцами вытащил из корзины смятый листок, разгладил… - Ну-ка, ну-ка, посмотрим… По-моему, всё идеально, ни одна деталь не ускользнула от Вашего внимания. Что же Вас не устраивает, прекрасный незнакомец?
Он выглядел таким самоуверенным. И так бесцеремонно вторгся в то, что Дани считал своим личным пространством. И он лгал, конечно… «Незнакомец…» Вряд ли на Элпис найдется человек, не знающий, как выглядит младший из Дин-Хадаров. Дани уже собирался поставить наглеца на место, но… Три часа двенадцать минут, потраченных на пернатую загадку… Чужое мнение может оказаться небезынтересным.
- Даже не знаю, как Вам объяснить… - начал Дани.
- А Вы попробуйте. Вдруг, я не такой глупый, как Вам кажется, - ярко-синие глаза смеялись.
Он что же, издевается?! В таком случае…
Пока Дани готовил достойный ответ, юноша умоляюще сложил ладони:
- Простите, простите мне мою дерзость, амир. Да, признаюсь, мне известно, кто Вы. Но я только хотел немного повеселить Вас. Когда я вошел, у Вас был такой огорченный и удрученный вид… Должно быть, из-за этой птицы… А я совершенно не знаю, как вести себя с амирами, я не знаком ни с одним из них лично, и… - он сделал коротенькую паузу, чтобы набрать воздуха. – Я – Арьян Джал, все называют меня Эстэли, это моё сценическое имя, я танцую… Может, Вы слышали… Хотя, вряд ли…
Дани растерянно моргал, оглушенный и несколько сбитый с толку таким беспорядочным, сумбурным потоком информации. Будто все краски разом выплеснули на лист… Ах, да – краски и лист. Три часа двадцать минут… Надо бы повернуть разговор в нужное русло.
- Да, да, Эстэли, я понял, - сухо прервал Дани. – Рад знакомству. А эта птица… Видите ли, она не выглядит живой…
Эстэли изумленно приподнял тонкие брови.
- Конечно, она ведь – чучело.
Дани вздохнул. Потом внимательно посмотрел на собеседника. Не понимает?.. Или, всё же, издевается?..
- Думаете, я этого не заметил? – несколько раздраженно произнес, наконец, Дани. – Я имел в виду…
- Ааа! Я понял, понял! – снова бесцеремонно перебили его. – Вы хотите, чтобы неживое стало живым… Вдохнуть, так сказать, жизнь… чтобы картина обрела душу… Ну, это я очень образно выразился… Знаете, я люблю образно говорить… Сам себя иногда понимаю с трудом… Я и мыслю, преимущественно, образами… С логикой у меня совсем плохо… Поэтому Вам, наверное, трудно понять, что я говорю…
В старых книгах Изначальной упоминалось такое интересное заболевание – мигрень. В данный момент Дани был уверен, что у него начинается первая стадия этого заболевания. Не выдержав, он простонал. Эстэли осекся на полуслове.
- Да, я, кажется, отвлекся… Снова прошу прощения. Вернемся к птице?
- Да, пожалуйста, - устало произнес Дани.
- Вы в точности воспроизводите то, что видите, – и не получается. Но Вы видите чучело – и рисуете чучело. Мне кажется, тут нужно немножко фантазии, воображения.
- Воображения?
- Да. Вообразите птицу живой.
Дани задумался. Вспомнить бы ещё, когда он последний раз видел живую птицу… Эстэли тоже задумался, причем, настолько, что даже замолчал на пару минут. И вдруг встрепенулся.
- А хотите, я Вам помогу. То есть, надеюсь, что это поможет… Тут нужно движение, потому что движение – это жизнь… То есть… - наткнулся на суровый взгляд Дани. – В общем, вот…
Он раскинул руки, встряхнул волосами, запрокинул голову.
- Я – птица, я – взлетаю!
«Глупость какая!» - это первое, что подумалось Дани. Но потом он посмотрел… и нашел, что Эстэли, и впрямь, чем-то похож на птицу, яркую, сильную, красивую. То есть, не то, чтобы похож… Но если дать волю воображению… Длинные изящные руки – как крылья, волосы – как блестящее оперение… и устремленность вверх – будто поймает сейчас воздушный поток и, правда, взлетит… «Вообразить живой». Нет ничего проще!
- Не шевелитесь! – строго приказал Дани.
Он переводил взгляд с Эстэли на птицу и обратно. И рисовал. Движение – именно то, что нужно… Птица расправляла крылья, перышки слегка топорщились от ветра, клюв чуть приоткрыт… Блики света – так, чтобы птичий взгляд стал живым… Вот! Закончил! Четыре часа…
- Это восхитительно! Я не думал, что у амира может быть развита творческая фантазия… Ой, простите, я опять сказал бестактность… Но это великолепно…
Эстэли смотрел на рисунок, приблизившись к Дани настолько, что, склонив голову, касался подбородком его плеча. Дани не стал отодвигаться. Во-первых, он пребывал сейчас в отличном настроении. Во-вторых, контакт оказался неожиданно приятным…
- Вы позволите пригласить Вас в театр? – тихо спросил Эстэли.
Зачем он это сказал?! Только всё испортил…
* * *
Эстэли появлялся в студии каждый раз, когда там находился Дани. И каждый раз с одной и той же целью – пригласить Дани в театр. Ссылки на занятость не действовали… то есть, действовали частично. Примерно так: «Очень жаль, что у Вас сегодня нет времени… Совсем-совсем нет? То есть, даже пары часов?.. Даже одного часа?.. Может, хоть на полчасика?.. Нет?.. Готовить себя к управлению государством – это так утомительно, не представляю, как Вы справляетесь… Тогда в следующий раз, да?..»
Своим главным оружием – холодными колючими словами – Дани просто не имел возможности воспользоваться. Эстэли буквально не давал ему слова вымолвить, обрушивая на юного амира водопады ненужной информации, чересчур восторженных комплиментов, последних светских сплетен, более чем странных рассуждений о мироздании и смысле бытия…
… «Глупый, надоедливый, болтливый, легкомысленный… и забавный…» - к такому выводу Дани пришел внезапно, заканчивая однажды утром упражнения на беговой дорожке.
Каждое своё утро он начинал со спортзала. Дед всегда внушал, что тело, пусть даже усовершенствованное с помощью «ф-про», должно содержаться в идеальной форме на протяжении всей жизни. Исен Дин-Хадар как-то показал им с Алегом очередного пациента в центре пластической хирургии. Это был какой-то политик из Торгового Союза. Дани он показался глубоким стариком, он испытал настоящий шок, когда узнал, что «старику» на самом деле всего шестьдесят лет. Подумать только, подтянутый, моложавый Исен Дин-Хадар был старше этого несчастного почти вдвое. «Конечно», - говорил дед, - «Здесь его приведут в порядок, он снова будет выглядеть молодо, но… Вы не имеете права распускать себя до такой степени. Кто поверит врачу, который сам выглядит, как скопище всевозможных недугов?! Поэтому Вы должны содержать свой организм в порядке, заниматься физическими упражнениями, избегать излишеств…»
Дани частенько, находясь в спортзале, вспоминал этот случай. Расплывшееся тело того политика как нельзя лучше убеждало в необходимости физических нагрузок. Но в это утро упоминание об «излишествах», вопреки всякой логике, вывело Дани на мысли об Эстэли.
Он был несносен. И Дани должен был испытывать рядом с ним сильнейшее раздражение. Но испытывал веселье и легкость. Словно кто-то невидимый снимал с его плеч груз постоянного напряжения.
Может, правда, осчастливить его?..
… Как полагалось в таких случаях, Дани уведомил наставника.
- Эстэли? Сын Джала Сингха и Лилит? – суфи Гару понимающе улыбнулся. – Что ж, удачный выбор. Он постарше Вас и, насколько мне известно, уже обладает необходимым опытом. Хотя… Я бы предложил сначала попробовать с девушкой… но это спорный вопрос…
- О чем Вы? – вспыхнул Дани. – Я имел в виду…
- Да, конечно, посещение театра. Но Вы вполне можете продолжить общение с ним, в Вашем возрасте это не только естественно, но и полезно. Только не забывайте об учебе и о своем предназначении.
* * *
- Вы не любите засахаренные фрукты? Какая жалость! А я накупил для Вас столько… Клубника, апельсиновые дольки, вишенки и…
- Ну, разве что, вишенки…
Сладкое вредит здоровью, но иногда… особенно, если пахнет так вкусно и выглядит так аппетитно… Совсем немножечко… Не превратит же его пара сладких вишенок в дряхлую развалину. Такое вкусное излишество…
- Ребенок, которому не позволяют есть сладкого, - это поистине ужасно…
Дани смеется. Это же, правда, смешно – когда Эстэли пытается играть роль взрослого, умудренного жизненным опытом… Впрочем, кое-какой взрослый опыт у него есть, суфи Гару сказал…
- Я не ребенок, Эстэли. Да и Вы не считаете меня ребенком.
Эстэли покорно вздыхает.
- Вы правы, - говорит он, жадно глядя, как Дани, не торопясь, облизывает засахаренную ягоду.
… А потом они обсуждают постановку. И Дани с удивлением отмечает, что в словах Эстэли мелькают иногда проблески смысла. И даже своеобразная логика имеется. В зачаточном состоянии.
- … продал душу демону за постижение тайн мироздания… Зачем стремиться к знаниям, если они не приносят радости?
- Знание – это власть.
- Так считают Ваши учителя?
- Так считаю я. И могу обосновать, если пожелаете.
Эстэли беззаботно смеется:
- О нет, не желаю, всё равно ничего не пойму. Так что, верю Вашему амирскому слову. Но… пустоголовое дитя богемы никак не может взять в толк, зачем нужна власть, которая не приносит радости?
На это Дани пока нечего ответить. Его учили, что власть – это обязанность, тяжкий труд. О радостях ничего не говорилось. Надо будет подумать…
- Знаете, Эстэли, - Дани смотрит, чуть склонив голову к плечу, он знает уже, что Эстэли от этого в полном восторге. – Вы очень забавный. Пожалуй, я смогу уделять Вам немного времени. Иногда.
* * *
Через месяц Дани нанес визит в дом Эстэли. Сугубо деловой визит, разумеется.
Приближался всенародный праздник – День Республики, единственный государственный праздник на Элпис. Ежегодно в этот день проводится пышная церемония в большом зале Центрального Театра. Присутствует вся элита, дипломаты и гости из других государств, на сцене проходят выступления лучших артистов Флорес. В этом году впервые в число лучших попал Эстэли со своей танцевальной программой.
С тех пор, как ему вручили официальное приглашение, Эстэли пребывал в состоянии эйфории, которая периодически доходила до полной невменяемости. В одно из таких затмений рассудка он принялся настойчиво убеждать Дани, что тому необходим некий «образ», и он, Эстэли, жаждет этот «образ» создать. Специально для праздника.
Дани, вообще-то, терпеть не мог этот праздник, но спорить с Эстэли в тот момент было невозможно, легче было согласиться. Что он и сделал. После чего нанес визит к нему домой. С целью создания «образа».
… - Золотистые волосы, кожа, глаза… - суетился вокруг него Эстэли. – Теплое золото… Больше всего Вам подойдет… Бирюзовый, лазурный, все оттенки зеленого, красный… нет, пожалуй, красный для такого случая – слишком обязывающий, нужно что-то полегче…
Дани даже не пытался сделать вид, что слушает всю эту болтовню. Впрочем, Эстэли, кажется, на его внимание и не рассчитывал. Он и так выглядел счастливым.
На стене просторной гостиной висели два портрета, выполненные в старинной манере – маслом на холсте. Мужчина и женщина. Дани перевел взгляд на Эстэли – сходство обнаружилось сразу.
- Это Ваши родители?
- …белое тоже отлично подойдет… А? Да, родители. Они любят путешествовать, сейчас осели на одном из курортов Торгового Союза…
- Но… Вы так похожи… - это было удивительно. Похожие «ф-про»? Странно для богемы…
- Вы про внешность? Это не «ф-про». У них внешность полностью естественная, а у меня только цвет волос скорректирован… Так что, красота у меня от родителей. Жаль только, - вздох, - что они не передали мне по наследству талант.
Вот как… Значит, всё это – белизна кожи, яркая синева глаз, гибкое изящество тела – живое, а не «идентичное натуральному». И то неясное, неуловимое, что придает неповторимость красоте, - причудливая игра природы, без вмешательства всяких мудреных медицинских программ. Отличие живой птицы от превосходно выполненного чучела…
- Я сказал что-то не то?... Что-то, что огорчило Вас?
- Нет, всё в порядке, - Дани поспешно вернул на лицо заученную вежливую улыбку. Возможно, эти внезапные уколы сомнения были бы не столь болезненными, если бы он мог с кем-нибудь поделиться… Если бы…
- Вы слишком много думаете, - назидательно произнес Эстэли.
Это развеселило Дани, и улыбка его стала искренней и благодарной.
… В конце концов, Эстэли пришел к выводу, что лучше всего подойдет светло-зеленый. Когда изготовленная по его заказу одежда была доставлена, Эстэли позвал Дани в комнату для примерок. С ума сойти, специальная комната, чтобы наряжаться!
Дани поглядывал на зеркала, обступившие его с четырех сторон, на Эстэли, присевшего на край небольшого столика…
- Эстэли… мне… нужно переодеться…
- Да-да, мы ведь для этого сюда и пришли… С нетерпением жду, когда увижу Вас в новом… Вы что… не можете раздеться при мне?.. Но… Вы же не стесняетесь слуг?..
- Это слуги…
Эстэли заливается веселым смехом, шутливо раскланивается.
- О, благодарю! Могущественный амир считает меня выше слуг! – потом подозрительно хмурится. – Или ниже?..
Дани не считает нужным отвечать. Правда, проще раздеться, чем как-то реагировать на этот балаган. Через минуту в зеркалах отражается его обнаженное тело…
Что-то Эстэли замолчал… Дани поворачивает голову в его сторону… На белоснежной коже щек проступил румянец, грудь вздымается… Дани даже на расстоянии чувствует учащенное горячее дыхание. Волны возбуждения заполняют комнату, Дани ощущает их беспокойные всплески – кожу будто пощипывает…
Это все из-за него. Это он заставляет Эстэли так волноваться. А ведь это тоже власть. И она определенно приносит радость.
Он не торопится. Нарочно медленно тянется за приготовленным одеянием. Он наслаждается этой новообретенной властью. Даже если Эстэли привлекло в нем лишь его высокое положение, – сейчас это не имеет значения. Сейчас помутневшие от желания глаза видят вовсе не амира из рода Дин-Хадаров. И Дани это нравится. Не совсем то, о чем он мечтал, но, всё равно, приятно…
Но надо знать меру. Поэтому – хватит мучить Эстэли, пора одеваться. Потом можно будет повторить что-нибудь в этом духе, что-то столь же увлекательное…
… Накануне праздника Эстэли придирчиво оглядывал созданный им «образ».
- Чего-то не хватает, - постановил он.
«Образу» казалось, что хватает всего, но спорить он не стал. Озарение пришло к Эстэли, когда он работал над прической Дани.
- … интересное цветовое решение. Эти вкрапления тонких красных прядей смотрятся очаровательно. Как красные огоньки. Или – как рубины в золоте… Вот! Рубины!
Три рубиновых сережки в форме капель. Разных размеров. Красиво. Но…
- Но у меня не проколоты уши.
- Это всё в одно ухо… А проколоть не сложно. Я сам себе прокалывал, у меня есть всё необходимое… Если Вы боитесь…
- Что?!!!
- Я хочу сказать, если боитесь, что будет больно… Уверяю Вас, совсем не больно… Мне больно не было… А я такой чувствительный, что…
- При чем тут боль? Я не вижу в этом смысла.
- Вы не видите смысла в красоте?
Он сам виноват – потакал этому безумию. Что ж, ладно…
Но, когда игла вошла в мочку, Дани дернулся, вскрикнул от внезапной острой боли. Испуганный Эстэли забормотал извинения…
- Уши у всех разные, Эстэли. И продолжайте, раз уж начали.
- Я… не могу… - голос у Эстэли дрожал, руки тоже. Пожалуй, он действительно не сможет.
- Тогда давайте инструменты мне, я сам всё сделаю.
- Да-да, я только принесу обезболивающий спрей, у меня есть…
- Не надо.
Минут через пять маленькие рубины красовались в ухе Дани. Как капельки свежей крови… Эстэли смотрел восхищенно и виновато. Откуда ему было знать, что будущий амир должен уметь терпеливо переносить боль… Это неприятный аспект власти. А приятный – восхищение его мужеством, читавшееся в глазах Эстэли.
* * *
Дани понравился танец. Собственно, танец Эстэли – единственное, что ему понравилось на этом скучном мероприятии.
Наряд из перьев, движения, имитирующие полет… Эстэли мог и не говорить ему заранее, что этот танец посвящается их первой встрече, Дани бы не составило труда самому об этом догадаться.
Выступление Эстэли «имело успех», как выражаются во Флорес. Даже Исен Дин-Хадар смотрел с интересом и поаплодировал в конце. Определенно, в нем что-то есть, в этом Эстэли… Дани заказал для своего… хм… знакомого цветы – Эстэли предпочитает со сладковатым пряным запахом – и решил после всего этого торжества зайти к нему в гримерку. Это, конечно же, нарушение этикета, но… Пусть порадуется, он сегодня заслужил.
… Эстэли забрался с ногами в кресло, сидел, сжавшись, обхватив руками колени, распущенные волосы закрывали лицо. И он плакал. В голос, всем телом сотрясаясь от рыданий.
Дани опешил. Что делают в такой ситуации? Утешают? Дают принять какие-нибудь препараты? С препаратами разобраться легко, а вот какими словами утешают?.. И тут ему пришло в голову, что неплохо бы сначала узнать, чем вызван этот плач.
- Что случилось, Эстэли? Ваш танец всем понравился…
- Дааааа… - тоненько завыл Эстэли. – А некоторым даже слишком понравился…
Он протянул Дани смятую и влажную – от слез, что ли? – карточку. С гербом рода Дин-Хадаров. Дани с трудом разобрал расплывшиеся от влаги слова: Алег Дин-Хадар выражает восхищение сегодняшним выступлением Эстэли и намерен оказать ему честь, взяв под своё покровительство.
Дани знал, что значит «взять под покровительство»: за благопристойной формулировкой скрывалось предложение любовной связи… И для Эстэли нет возможности отказаться… Некоторые вещи не меняются – кузен Алег снова пытается у него что-то отобрать…
Хоть Дани и не собирался делать подобное предложение Эстэли, но их общение было приятным, Дани не хотелось его лишиться. Эстэли тоже, судя по его реакции, отнюдь не жаждал становиться любовником Алега. Кстати, а почему?..
- Почему Вас это так расстроило?
Эстэли оторвал голову от колен. Выглядел он ужасно: растекшийся грим, прилипшие к щекам пряди волос, покрасневшие глаза… Дани стало жаль его. Что может причинить такие страдания веселому и легкомысленному юноше из Флорес?
- Вы, может, и не слышали… Вы ведь не интересуетесь подобными делами… А во Флорес все знают… Я и сам видел, это не слухи…
- Что знают? Что видел?
- Ваш кузен… Он… Он любит бывать в «Лезвии тьмы»… Это клуб такой… там особые развлечения… Цепи, плети… И много чего похуже…
Дани, кажется, начал понимать.
- … и Вашему кузену такие вещи нра-а-а-авятся-а-а-а-а… А я не смогу этим заниматься… Я говорил Вам, я слишком чувствительный… Я ужасно боюсь боли… А главное, - Эстэли поднимает заплаканные глаза на Дани. – Я не хочу быть с Алегом… я хочу с Вами…
Дани молчит, обдумывая услышанное. Информация о странных увлечениях Алега поразила его гораздо больше, чем откровенное признание Эстэли… признание, не ставшее неожиданным… Он молчит, и это приводит Эстэли в отчаяние, тот захлебывается рыданиями…
- Хватит плакать, - вдруг спокойно приказывает ему Дани. Он звонит домой Алегу. Прислуга сообщает, что хозяина нет на месте… опять в «Лезвие тьмы» отправился?.. «Передайте моему кузену», - с нарочитой надменностью произносит Дани, - «Что у танцора Эстэли уже есть покровитель!»
Потом он подходит к Эстэли, протирает ему лицо влажной салфеткой… Эстэли, всхлипывая, лепечет что-то, отдаленно напоминающее слова благодарности… А Дани сейчас чувствует себя очень взрослым. Сильным, могущественным. Он может в один миг сделать Эстэли счастливым, вернуть улыбку на это красивое заплаканное лицо…
Ещё одна приятная сторона власти.
Хостинг от uCoz
Хостинг от uCoz